Когда стало невмоготу сидеть на солнце, Рауль вернулся в каюту, где Паула спала, лежа ничком. Стараясь не шуметь, он налил себе виски и растянулся в кресле. Паула открыла глаза и улыбнулась.
— Я как раз видела тебя во сне, но ты был выше ростом и одет в плохо сшитый синий костюм.
Она привстала, согнула пополам подушку и оперлась на нее.
Раулю вдруг припомнились этрусские саркофаги, возможно потому, что на губах Паулы блуждала какая-то легкая, еще сонная улыбка.
— А вот выглядел ты лучше, — сказала Паула. — Можно было подумать, что ты вот-вот разродишься сонетом или поэмой в октавах. Я уж знаю, была знакома с поэтами: у них всегда такое лицо перед тем, как прийти вдохновению.
Рауль вздохнул, немного задетый.
— Какое несуразное путешествие, — сказал он. — У меня такое чувство, будто мы все время на что-то натыкаемся, даже наш пароход. Только не ты. По-моему, у тебя все идет как по маслу с этим твоим загорелым пиратом.
— Как сказать, — Паула потянулась. — Если я немного забудусь, может, и пойдет, но ты всегда рядом, а ты же свидетель.
— О, я не стану мешать. Ты мне только сделай знак, например скрести пальцы или стукни левым каблуком, и я тут дав исчезну. Даже из каюты, если тебе понадобится, но, полагаю, до этого не дойдет. Кают здесь полным-полно.
— Вот что значит иметь дурную репутацию, — сказала Паула. — Ты думаешь, мне достаточно знать мужчину двое суток, чтобы лечь с ним в постель?
— Вполне достаточный срок. За это время можно успеть посоветоваться с совестью и почистить зубы…
— Злюка, вот ты кто. О чем бы ни шла речь, ты вечно злишься.
— Ничего подобного. Не путай ревность с завистью, а я испытываю только зависть.
— Расскажи мне, — сказала Паула, откидываясь назад. — Расскажи, почему ты мне завидуешь.
И Рауль рассказал. Это стоило ему немалого труда, хотя он не щадил себя и не скупился на иронию.
— Но он еще мальчик, — сказала Паула. — Понимаешь, совсем еще ребенок.
— А если не ребенок, тогда слишком взрослый. Не старайся найти, объяснение. По правде говоря, я вел себя как идиот, расстроился, словно это случилось в первый раз. Со мной всегда так, заранее насочиняю, что может случиться… И последствия налицо.
— Да, это плохая система. А ты не сочиняй, и все будет в порядке…
— Ты стань на мое место, — сказал Рауль, не подумав, что может насмешить Паулу. — Здесь я безоружен, лишен возможностей, которыми располагал бы в Буэнос-Айресе. И в то же время мы здесь ближе, намного ближе, чем были бы там, я встречаю его на каждом шагу и вдобавок знаю, что пароход может оказаться самым прекрасным местом… Я испытываю танталовы муки, видя его в коридорах, в душе, за акробатическими упражнениями.
— Не слишком ты грозный растлитель, — сказала Паула. — Я всегда это подозревала и рада, что так оно и оказалось.
— Пошла ты к черту.
— Нет, я правда радуюсь этому. И считаю, что теперь ты заслуживаешь немного большего, чем прежде, и что тебе, может, даже повезет.
— Я предпочел бы заслуживать меньшего и…
— Что и? Я не собираюсь вдаваться в подробности, но полагаю, это не так-то просто. Будь это просто, в тюрьмах не сидело бы столько вашего брата, а в кукурузных полях не находили бы столько мертвых мальчиков.
— Ты скажешь, — возразил Рауль. — Невероятно, чего только женщина не вообразит себе.
— Это не воображение, Раулито. Поскольку ты не садист, представляющий опасность для общества, я считаю, ты неспособен обойтись с ним дурно, как осторожно выразилась бы «Ла Пренса». Но мне не стоит большого труда представить тебя в роли умеренного обольстителя, если позволишь так выразиться, который идет к дурной цели хорошим путем. На сей раз, бедняжка, морской воздух, кажется, вдохнул в тебя слишком сильный порыв.
— У меня даже нет охоты снова послать тебя к черту.
— В конце концов, — сказала Паула, приставляя палец к губам, — в конце концов, у тебя есть кое-какие шансы, и полагаю, ты не настолько удручен, чтобы их не заметить. Во-первых, путешествие обещает быть долгим, и у тебя нет соперников. Я хочу сказать, нет женщин, которые могли бы вселить в него мужественность. Мальчишка в его возрасте, если ему повезет в самом безобидном флирте, способен возомнить о себе невесть что, и будет совершенно прав. Вероятно, тут я сама немного виновата. Я позволила ему строить иллюзии, говорить со мной, словно он уже мужчина.
