— Паула, как можно.
— Дай мне еще сигарету. И не думай, ты не очень много выиграл от того, что я склонна считать, будто ты честнее, чем я предполагала. Просто я стала тебя уважать, чего раньше со мной не случалось. Ты отличный парень, и пусть-меня-накажет-небо, если я говорила это кому-то до тебя. Вообще я смотрю на мужчин с позиций тератологии. Они необходимы, как гигиенические салфетки или таблетки Вальда, но достойны сожаления.
Она говорила с забавными ужимками, словно желая умалить значение своих слов.
— Я думаю, ты ошибаешься, — сказал Лопес сумрачно. — Никакой я не отличный парень, как ты говоришь, но тем не менее я не привык обращаться с женщиной как с программкой.
— Но я и есть программка, Ямайка Джон.
— Нет.
— Да, представь себе. И твои глаза убедились в этом вопреки твоему отличному христианскому воспитанию. В конце концов, во мне никто не обманывается, и поверь, это большое преимущество.
— К чему такая горечь?
— А к чему такое приглашение?
— Я никуда тебя не приглашал, — взорвался Лопес.
— Нет, приглашал, приглашал, приглашал.
— Ой, как мне хочется оттаскать тебя за волосы, — с нежностью сказал он. — И очень хочется послать тебя к черту.
— Ты очень хороший, — сказала Паула убежденно. — И вообще мы оба мировые.
Не в силах больше сдерживаться, Лопес расхохотался.
— Мне нравится тебя слушать, — сказал он. — Мне нравится, что ты такая храбрая. Да, ты храбрая, ты все время стараешься наговорить на себя, чтобы люди тебя неправильно поняли, а это верх храбрости. Ну хотя бы твои отношения с Раулем. Я не стану настаивать: я верю тебе на слово. Я уже говорил это раньше и повторяю теперь. Да, я ничего не понимаю, если только… Вчера вечером мне пришло в голову…
Он рассказал ей о выражении лица Рауля, когда они возвращались из своего похода, и Паула слушала его молча, ссутулясь, разглядывая растущий меж ее пальцев столбик пепла. Альтернатива была проста: довериться ему или промолчать. Рауля бы это не очень задело, но речь шла о ней, а не о Рауле. Открыться Ямайке Джону или промолчать. Она решила открыться. Другого выхода не оставалось, это было утро откровений.
XXXVI
Новость о некрасивой стычке между учителем и офицером с быстротой молнии облетела дам. Как это было не похоже на Лопеса, такого вежливого, такого воспитанного. В самом деле, на пароходе создавалась какая-то нехорошая атмосфера, и Нелли, возвращаясь после приятной беседы с женихом у канатов, сочла себя вправе заявить, что мужчины только и умеют все портить. Атилио попытался мужественно встать на защиту Лопеса, но донья Пепа и донья Росита с негодованием обрушились на него, а сеньора Трехо, та даже позеленела от злости. Нора воспользовалась всеобщим замешательством, чтобы бегом вернуться в каюту, где Лусио пытался читать статью о деятельности какого-то миссионера в Индонезии. Он не поднимал глаз, и Нора, подойдя к его креслу, стала ждать. Наконец Лусио с покорным видом закрыл журнал.
— Там произошла очень неприятная сцена, — сказала Нора.
— А мне какое дело?
— Пришел офицер, а сеньор Лопес очень грубо с ним говорил. Он грозился разбить камнями стекла, если нам не сообщат, что происходит на корме.
— Тут ему будет очень трудно найти камни, — сказал Лусио.
— Он сказал, что бросит железку.
— Тогда его схватят, как сумасшедшего. И мне плевать на это.
— Конечно, и мне тоже, — сказала Нора.
Она принялась причесываться, изредка поглядывая на Лусио поверх зеркальца. Лусио бросил журнал на кровать.
— Я уже сыт по горло. Будь проклят день, когда я выиграл на этот лотерейный билет. Подумать только, кому-то достаются «шевроле» или вилла в Мар-де-Ахо.
— Да, обстановка тут не из приятных, — сказала Нора.
— По-моему, у тебя достаточно поводов так думать.
— Я имею в виду корму и все, что с ней связано.
— А я имею в виду нечто большее, — ответил Лусио.
— Лучше, если мы не будем касаться этой темы.
— Разумеется. Совершенно с тобой согласен. Все это так глупо, что не стоит об этом и говорить.
— Не знаю, так ли глупо, но оставим это.
— Оставить-то оставим, и все же это страшно глупо.
— Как тебе угодно, — сказала Нора.
— Что меня по-настоящему злит, так это отсутствие доверия между мужем и женой, — ловко ввернул Лусио;
