- Не разбилась, - удивленно говорит Настенька.
- Все, что разбивается, я держу под семью замками. Поясняю я. - Хотя, если рассердить Агафона всерьез, он и в запертом буфете раскокает все к чертовой матери.
- Это уж, конечно... - Матвей скептически улыбается.
Наши взгляды скрещиваются, как пара сверкающих шампуров, и я, и он - оба враз фыркаем. Самое странное, что мы не питаем друг к другу злобных чувств, хотя в моего барабашку Матвей абсолютно не верит. Он классический ученый-прагматик. Может бродить в облаке бабочек, но изучать будет только раздавленного собственной стопой жука.
Обморочно вздрагивает на кухне холодильник, экраны заграничных приборов гаснут.
- Чиерт! - Почти без акцента восклицает один из англичан.
- Электричество, - вздыхаю я. - Кто-то снова пережег пробки. Через часок-другой починят.
Иностранцы начинают возбужденно лопотать. По лицам их ясно, что они жутко расстроены. И Агафон мой молчит. То ли вновь задремал, то ли не желает без нужды безобразничать. Я украдкой зеваю, гадая, стоит ли вмешиваться. Все бы ничего, только очень уж жаль англичан. Через всю Европу перлись, технику везли. Да и Настенька моя явно приуныла.
- Ладно... - Вздыхаю я. - Паяльник-то у вас есть?
- Пробки пойдешь чинить?
- Зачем. Электричество добывать. Я бы утюгом сумел, но мой вот уж месяца два как сгорел.
- А причем тут утюг? - Матвей морщит брови, не понимая, в чем подвох.
- Так газ же есть. Значит, и энергию сумеем добыть.
- Как это?
- Формула обратимости, - поясняю я. - Берешь нагревательный прибор, ставишь на огонь, на выходе получаешь напряжение.
Матвей смешливо кудахтает, Настенька, заикаясь, переводит.
- Вам же надо, не мне, - я нахально извлекаю из сумки Матвея паяльник, пальцем указываю на штамп: - Видишь, что тут написано? Двести двадцать вольт, сорок ватт. Столько и будет на выходе.
- Слушай, не болтай, а? - Матвей наконец-то обретает почву под ногами. Пористый его нос энергично шевелится. Двести двадцать он выдаст! Да у нас во всем городе ни у кого столько не наберется.
- А вот увидишь! - Я бреду с паяльником на кухню. Уверенности мне не занимать, хотя открытие формулы обратимости принадлежит не мне. Еще на заре юности формулу открыл Семен. Долго и упорно пытался ее запатентовать, но всюду натыкался на упорствующих Матвеев. В итоге получили энергетический кризис в стране, повальную неуплату за электроэнергию.
Паяльник я ставлю на конфорку, спичкой поджигаю газ. Пламя с шипением облизывает темное жало - все равно как детский леденец.
- Ну? - Матвей криво улыбается.
- Коснись! - Я протягиваю ему штепсель. - Давай, давай, еще не прогрелось. Шандарахнет, но не сильно.
Он поднимает ладонь и тут же опасливо опускает.
- Что, электрик, боишься?
- А черт его знает, что тут у тебя в доме водится.
- Тогда прибором померяй.
Матвей приносит прибор, замеряет напряжение на концах штепселя, торжествующе хмыкает:
- Ну вот, я же говорил! Всего-то двести десять! Он меня, электрика еще учить будет!..
- Как двести десять?
- А так! Не тянет городская сеть на двести двадцать, ферштейн? Не тянет!
Я смущенно потираю ухо.
- Но вашим-то приборам хватит?
- Кто ж их знает. Может, и хватит...
Матвей вновь подключает аппаратуру, причем англичане опять чего-то упорно не понимают. Стоя на кухне и тыча пальцами в разогретый паяльник, они что-то без конца спрашивают у бедной Настеньки, и бедная переводчица уже и не знает, как реагировать.
- Артем! - Умоляет она. - Объясните им, пожалуйста, вы.
Устало и без живинки я повторяю жителям туманного Альбиона основной принцип социалистической обратимости. Если низы не могут, то верхи обязательно захотят, и наоборот. Другими словами - включаешь паяльник в розетку, получаешь тепло, а если подогреваешь над огнем, то получаешь ток. Все просто до оскомины, но гости из Великобритании явно убиты это видно по их бледным, обильно потеющим физиономиям.
- Итс э мирэкл! - Бормочет один.
- И вовсе не чудо, всего лишь один из составных элементов плана ГОЭЛРО. И придумано-то давным-давно... Короче! - Я начинаю сердиться. - Если вам паяльник нужен, то хозяин не я, - Матвей.
