Уставала я теперь много меньше, а вот к насекомым так и не привыкла. Но ничего не имело значения, кроме вечера, времени, когда перекусив своеобразным пюре из зелени, корней и размятых витаминизированных таблеток, я сворачивалась клубком, прятала лицо и голые руки под куртку, и засыпала.
— Как тебя зовут? — спросила я однажды, слушая, как он задумчиво перебирает струны.
— Тонго.
Тишина.
— Почему ты не спрашиваешь, как зовут меня? — не сдержалась я.
Он улыбается и говорит:
— Скажи мне, как тебя зовут.
— Но почему ты сам не спрашивал? Тебе не интересно?
Он болезненно прищуривается, а потом снова улыбается:
— Я иду за тобой много дней — а ты не становишься ближе. Дома хворый отец, но я не мог остаться, потому что ты вошла в лес. Я узнал об этом в ту же секунду. И теперь ничего не изменить.
Сердце тут же щемит.
— Я не хотела, чтобы тебе пришлось бросать отца.
Тонго дёргает плечом.
— Не переживай, он понял, почему я ухожу. Потому что не могу иначе.
— Я не хотела так… — моя голова опускается, хотя я этого не вижу. Но во сне всегда знаешь, что происходит, даже если тело твоё отсутствует. — Не хотела, чтобы у тебя отсутствовал выбор.
Он косится на меня и придерживает струны, прижимая их ладонью к грифу. Тишина — только сверчки оглушительно стрекочут.
— Ну что ты, Ника, у меня был выбор. Я мог не идти.
Я вскидываю голову.
— Откуда ты знаешь, как меня зовут?
Через секунду его пальцы снова перебирают струны, пощипывая нижнюю, самую жалостливую.
— Я всё о тебе знаю, — наконец, говорит он. Музыка сопровождает его голос, будто окутывает его, покачивая на волнах и дополняя. — Потому что я тебя ждал. Знаешь, как год за годом среди нас тает надежда, что твоя женщина решится бросить всё, к чему привыкла, только для того, чтобы быть с тобой рядом? Знаешь, как страшно стариться и умирать с осознанием того, что она так и не рискнула? Что ты не стоишь риска? Как гложет тебя мысль, что она не смогла, не поверила… в магию.
— Я верю, — говорю сквозь сон. Музыка обволакивает и усыпляет, и сон тает, оставляя во рту карамельный привкус. Музыка остаётся со мной…
И утро — как одно из тысячи. Они следуют друг за другом, меняясь, но оставаясь одинаковыми, пока однажды ты не перестаёшь вести им счёт.
Наши встречи (если их так можно назвать) мимолётны и неестественны, по утрам они тают и начинают казаться не тем, чем были. Хотя… чем они были?
— Тут нет зверей, — говорю я, когда Тонго делает перерыв. Он может играть очень долго, увлечённо, но иногда всё-таки останавливается. — Почему тут нет больших зверей? Хищников?
— Они есть.
Он немногословен, не знаю, почему. Может, устал, может, всегда такой. Скорее, второе.
— Я иногда боюсь, что меня кто-нибудь съест.
На моих губах улыбка, но она искусственная — мне совсем не смешно.
— Не бойся, тебя защищает магия. Она ведёт нас друг к другу и не даст никому помешать. Кроме нас самих…
Последняя фраза интригует, но не настолько, чтобы отмахнуться от ленивой неги и задать вопрос.
Как жаль, что я не могу к нему прикоснуться. Обнять. Прижаться губами к его коже. Почувствовать его запах.
Так жаль…
— Что ты видишь? Ну, во сне? Ты приходишь ко мне? — спрашиваю я.
— Нет, — его голова качается, отчего прядь волос падает на глаза — и остаётся на месте. Конечно, я не могу её убрать, вернуть к остальным, хотя руки чешутся почти до боли сделать это. — Ты сама приходишь. Выходишь из лесу и останавливаешься там… далеко, за костром.
— Я не могу подойти ближе, — жалуюсь я.
— Я знаю, — он усмехается, так странно, что во мне будто сталкиваются жара и холод, солёное и сладкое, страшное и смешное. — О, поверь мне, я это прекрасно знаю.
И ночь снова тает, и каждый раз после этого становится всё хуже.
* * *
Когда именно я поняла — что-то не так?
Возможно, когда вышла на берег очередной речушки, окинула взглядом расстилающийся напротив лес — и не увидела ничего нового.
Я до сих пор не встретила ни единого человеческого следа. Конечно, всем известно, что лес огромен и конца-края у него нет, но… Должны остаться хоть какие-то остатки пребывания людей? Хотя бы один след — хотя бы одна прямая линия в груде камней, яма, развалины дома, дороги, колодца. Чего угодно!
