Приходил Шпындро в безликий кабинет всегда за пятнадцать минут до, а покидал служебные стены через десять минут после и все уверовали, что личные полчаса тот щедро дарит обществу.
Дел водилось кот наплакал, переписка в основном, поначалу поток уснащенных грифами бумаг с размашистыми подписями испугал, но вскоре новичок смекнул - поток сам по себе, жизнь сама по себе, вроде знаменитых параллельных прямых, которые - если без выкрутасов, если не мудрить, никогда не пересекаются.
Шпындро научился терпеливо изучать остекленевшим оком представителей иноземельных фирм, предлагающих свой товар, и вовсе не смущался многоминутным молчанием, а чтобы придать значимость происходящему, медленно перебирал бумаги, с трудом отрывая от столешницы тонкие, а по его движениям судя, будто многопудовые листки, делал ручкой пометки в ежедневнике, а карандашом в блокноте, на задних страницах которого расписывал сроки посещения бани, сдачи белья в прачечную и дни игры в карты.
О чем он думал, медленно ощупывая глазами купцов? Может и об учительнице в седьмом классе, как бишь ее величали? Марь Пална? Точно... всегда табачищем несло, именно тогда Игорь решил не курить, не дело это, разит - того гляди с ног свалит, да и годы себе коротить разве умно... Марь Пална резанула как-то при всем честном народе, присмиревшем за партами, когда Шпындро прел у доски, дотлевал головешкой костра, не понимая, чего от него добиваются: "Ничего-то, Игорек, тебе в жизни не достичь, душа у тебя водяная, из жидкости вся как есть".
Водяная значит, ухмылялся сейчас Шпындро, разглядывая заискивающих купцов. А вот на тебе, Марь Пална, добился же, не инженерит по ящикам, уважаемый человек: стол, не самый-самый, но и не рядовой, телефон, должность, уж и побывал - хе-хе - в недурных набегах, определяет - люди от него зависят и какие. Не Марь Пална, в пенсионной нищете дотянувшая до скорбного часа! Полнокровные капиталисты в натуральную величину, улыбками так и сыпят, да и он не промах запустить пригоршню в ответ - безделица, ты вот выбей из него подпись... Закавыка! Простое вроде дело фамилию чиркануть, а ты уговори попробуй, чтобы легло на бумагу его первое затейливое "Ш" - тренировался еще в школе в последних классах, предвкушая, что настанет миг и его подпись в пору войдет, соком нальется, этаким наливным яблочком засветится, вожделенным для многих. Шпындро и ценим только подписью, боле за ним никаких достоинств не водилось, но вырвать ее дело болезненное, напоминающее схватку, хоть свои пытаются вырвать, хоть чужие - тут подход один, не уступать, не прослыть слабаком, дрогнешь пиши-пропало.
Клиент неуютно завис на кончике стула, Шпындро избегал заглядывать в водянистые глаза просителя, палец лениво скользил по графам проспекта, человек-шлагбаум видел, что продукция фирмы вовсе не дурна, даже лучше, чем то, что предлагали в последние месяцы, но натренированные губы привычно кривились в противоборстве издевки и правил хорошего тона: дребедень предлагаете, милейший, рухлядь! и кому? Шпындро!
Из головы не шел вчерашний звонок Колодца. Осел же этот Колодец! Говорил ему Шпындро не раз и не два: домой телефон забудь, звони матери моей, называй имя, представляйся чин-чинарем и бубни вроде в баню собрались, тогда сам Шпындро и отзвонит ответно.
Колодец служил приемщиком в комиссионном за городской чертой и кличку получил подходящую: ненасытность Колодца и впрямь не знала границ, все проваливалось - читай уходило или точнее продавалось - как в бездну; ему и сплавлял Шпындро ручки целыми рощами, а то и лесами, пакеты пластиковые, часы, сигареты и нераспечатанные бутылки хмельного зелья.
У Колодца со Шпындро сразу сладилось, пять лет назад Игорь решил ни от кого не зависеть, найти канал сбыта без посредников, зачем лишние люди - и навар пообгрызут, и неосторожные слова сорвутся; поползут слухи, сболтнут лишнее не к месту.
Крошечный комиссионный с пыльными витринами серел на станционной площади, в центре ее гоняли лохматые псы и старушки неопределенного возраста торговали подвявшими укропом и петрушкой, то и дело украдкой окуная пучки травы в бидон с водой. Шпындро купил лаково блестящую редиску и, отсчитывая мелочь бабульке, оглядывал монеты цепко, будто видел впервые, боясь передать лишнюю копейку, а краем взгляда проходился по надписи химическим карандашом: "Оценка! Вход со двора".
