- Ты зря, - неуверенно возразил Шпындро и себе затруднившись пояснить, что именно зря. Мордасов потребовал позаботиться об оправе. Шпын принял к сведению. Распрощались, Игорь зашагал к станции, Колодец, груженный пластиковыми мешками - особая статья дохода, пакеты Шпын доставлял партиями, шли по трояку, а как же иначе, если отечественные поболе полтиника - заковылял по пустынной ночной площади к машине, латанной-перелатанной, обещающей вот-вот развалиться.
Маскируется, торжество окатило Шпындро, а ему не больно надо, может себе позволить, меняй машины хоть раз в год. Выездной! Кто усомнится?
Впрочем и Мордасов маскировался скорее из любви к таинственному, сколько их, мордасовых, раскатывает в новье, чуя свою безнаказанность, упиваясь шальным недоумением трусоватых, рохлей: надо ж, ничего не боятся деловые, проросли козлища средь карающих ангелов, перемешались...
Шпындро не ставил себя на одну доску с Колодцем, тот чистый жулик, чего там говорить. Игорь Иванович не учился сколько, язык осилил, другое дело, как приноровился изгибаться и юлить, в подобострастии не последний человек, однако с эксцессами явного подхалимажа распростился, зная, что они не в чести, требовалась тонкая смесь вроде бы и достоинства, а вроде бы и покорности, скорее понимания, что за здорово живешь начальниками не назначают, особый это сорт, есть в них такое, что словами не определишь, а всем видно, и сорту этому нужно выказывать уважение не за дело, не благодаря достижениям, умениям или успехам, а только ввиду самодостаточности такого типа людей, которым не нужно вовсе отличаться качественной работой или работой вообще, это не их дело, их дело круглосуточно важничать, пухнуть изнутри, как тесто в квашне, надувать шеки, многозначительно закатывать глаза, к месту и не к месту роняя излюбленное филинское - сложное сейчас время - на это и впрямь уходила тьма сил, недаром с работы и на работу таких возили на персоналках.
В электричке горбились люди, которых Шпындро не приходилось встречать часто, похоже пришельцы из иного мира, будто так и сновали в электричках его детства все эти годы безостановочно и в жизни их не многое менялось, пока Шпындро успел полмира исколесить. Лампочки тлели над головой, в дальнем конце вагона голосил ребенок, подвявший букет на сетке через проход похоже исходил тем же тлением, что и старушка, тащившая цветы в Москву. Упаси бог так жить. Купец-оборотень приткнулся в углу, тени деревьев, редкие фасады, огоньки убегали назад. Пассажиры молчаливы, думают: вот сел мужчина средних лет такой же, как и мы, и ошибаются, если вообще думают о нем; вовсе не такой, жизнь его по-другому заладилась, потому что с младости нацелился, уж и не помнил, кто вбил в его башку малолетскую, мол, два способа жить имеется в настоящий момент и в обозримом просторе грядущего: или воровать, или ездить! Имелось ввиду для людей, ничем не отмеченных. Воровать - страшно, не всем дано, да и почет несравним. Другое дело - ездить. Сейчас вернется, пройдется по комнатам, уставленным такими вещицами, что люди в электричке не только не видели, и не слышали о таких, сядет за стол в кабинете и начнет готовиться к завтрашнему выступлению на семинаре, его черед настал и занятию надо задать тон первыми словами и слова эти должны быть честными, не слишком возвышенными, но и не затертыми, не просторечными, но и не заумными, а словами труженика не без мозгов, который с полной отдачей делает свое дело, вроде не заметное, но такое нужное.
Через сорок минут Шпындро доплелся до дома - код, газета, лифт перед входной дверью квартиры 66 замер. Наталья добилась именно такого номера - дьявольская цифирь - и сейчас крутолобые завитки сияли с медной таблички. В доме этом спал, ел-пил, проживал люд особенный: или только что оттуда или вот-вот туда, или в тягостном ожидании отправки, дурно маскируемом натужным энтузиазмом, попадались и обычные труженики - главный инженер завода метизов, пара-тройка остепененных средней руки, благосклонной судьбой или аховым случаем заброшенные в этот дом и даже мать-одиночка, поселенная сюда или пожилым обожателем или впрямь добрым человеком из исполкома, если такие еще не перевелись вчистую.
