Все смеялись и говорили:
– Правильно!
Молодой человек ринулся на кафедру.
– Не существует животных с зеленою шерстью! А скажите вы, ученая древность, – разве оперение птиц генетически не то же самое, что волосяной покров животных? В запыленные свои очки вы смотрите только на лошадей. Вы не способны поглядеть вокруг глубже. Тогда бы вы увидели, – ну, например, хоть зеленого попугая. Не ученого попугая людской породы – это попугаи цвета самого неопределенного! – а настоящего ярко-изумрудного новогвинейского попугая-самца!
В следующее заседание он опять стоял на кафедре и опять говорил о зеленой лошади. Сумасшедший? Нет, глаза смотрели твердо и сознательно. Хохот катался по зале. Скрестив руки на груди, оратор стойко переждал шум и продолжал:
– Великие художники в пророческом вдохновении высоко поднимаются над путающимися в их ногах людишками и указывают им на невозможные идеалы, которые, однако, блистательно осуществляются в будущем. И вот посмотрите: на всех знаменитых бронзовых конных статуях лошади – зеленые.
– Да ведь и люди на них зеленые!
– Да, и люди. Не мешало бы и людям стать хоть немножко зелеными!
Это было уже не смешно, не глупо, а просто нагло. Аудитория дружно потребовала от председателя лишить оратора слова. Председатель предложил ему покинуть трибуну. Но оратор отказался. Усовещивали, убеждали, – он заявил, что не сойдет, пока не доскажет, что хотел сказать. Ничего не оставалось, как насильно удалить его. Сторожа потащили оратора к выходу. Он громовым голосом протестовал против насилия, поминал Галилея, Джордано Бруно. Некоторые из членов недовольно морщились и говорили, что нельзя же все-таки стеснять свободу прений.
С тех пор не проходило съезда, не проходило заседания ученого общества, где бы не появлялась на трибуне маленькая фигурка пропагандиста зеленой лошади. Он был великолепен: скрестив руки на груди, стоял под бурей криков и смеха, ждал с насмешливой улыбкой три, пять, десять минут и начинал говорить о зеленой лошади. Постепенно стали появляться приверженцы его учения, – восторженные и непримиримые. Их становилось все больше. Теперь, когда их вождь появлялся на трибуне, смех, шум и возгласы негодования мешались с бурными аплодисментами.
По-прежнему спрашивали:
– Да видал ли кто когда-нибудь вашу зеленую лошадь?
Но теперь со всех концов зала раздавались:
– Старо!
– Старо, старо!
– Придумали бы что-нибудь поновее!
Один за другим на трибуну всходили ораторы и громили заскорузлую отсталость жрецов официальной науки.
В городе стоит большое, красивое здание. На нем вывеска:
Институт зеленой лошади
Директором института состоит, конечно, он, инициатор всего дела. Под его руководством штат научных сотрудников с энтузиазмом работает над разрешением проблемы о зеленой лошади.
Слонялся по залам клуба подвыпивший господин. Зашел в один зал: длинный стол, уставленный яствами и винами, цветы, сидят люди; речи какие-то, звон стаканов. Девица у дверей куда-то отлучилась, и господин прошел беспрепятственно. Одно место с прибором оказалось свободным. Сел. Сладким потоком лились речи.
– Скажите, пожалуйста, по какому случаю собрание?
Сосед удивленно поглядел:
– Банкет.
– В честь кого?
– В честь Ивана Ивановича Иванова. Сорокалетний юбилей.
– Юби… Ю… Ю… Юбилетный сорокалей?… Он что, кажется, ранний сорт помидоров вывел?
– Что вы! Писатель он.
– Пи-са-тель?… Как его звать-то?
– Иван Иванович.
– Господин председатель, прошу слова… Дорогой Иван Иванович! Рад приветствовать вас с сорокалетием вашего славного служения русскому слову! Мы все выросли на ваших произведениях, мы все учились на них правде, добру и красоте.
Гром рукоплесканий, крики:
– Правильно!
– Вы всегда высоко держали знамя, вы всегда были верны завету великого нашего поэта:
Сейте разумное, доброе, вечное!
Сейте! Спасибо вам скажет сердечное
Русский народ!
Я думаю, что выражу единодушное мнение всех здесь присутствующих, если скажут позвольте мне от лица русского народа отвесить вам низкий поклон…
Рукоплескания долго мешали оратору продолжать. Раздавались крики:
– Правильно! Вы выразили общее наше мнение! Браво!
