Выбранные места из дневников 70-х годов - страница 10

Шрифт
Интервал

стр.


Февраль, господа. Третье.


Из событий важное — встреча в Театре Ермоловой. Встреча ободряющая, но не обнадеживающая. Да, с радостью буду делать пьесу. Пьесы делают. Пора определяться. И кто бы сказал умный, в чем от меня больше толку.


Морозный иней на деревьях. Катя говорит: все деревья — подснежники. Они же под снегом.


Вот как надо видеть.


Ночь на 2-е. 4-й день пьеса. Особенно эти три ночи. Кончил первое действие. Почти заново. Долго объяснять.


Сегодня дочка встанет, ей пять лет. Поздравляю тебя, милая! В полтретьего ночи просила пить.


Кончил 1-е действие.


Еще. Книгу прозы ставят в план. Листов мало, мороки много. Благословенна ночь. Устал до того, что пишу бессвязно. Салют наций!


13/II. Спустя 20 дней. За 4 присеста перестукал 1-е действие на машинку. Отдал.


Закончил 2-е действие. Надо садиться за машинку. Выходит, что месяц переделывал. Ощущения радости нет, но тот вариант, когда уже не стыдно показать.


Сел я за нее вплотную, кажется, вечность назад. Переделывал начало 1-го действия.


Поеду вычитывать верстку, слава Богу, своих рассказов в “Наш современник”.


5/III. Иногда отчаяние. По морде и по морде. Какие-то друзья, какие-то взаимные сделки. На тебе, дай мне. Никогда я не христарадничал. И сейчас думаю, если пишу не хуже других, это не значит, что есть право голоса в литературе. Присоединение к большинству неизбежно при переходе в лучший мир, сейчас-то дайте свое сказать. Не украл ведь, зачем из-под полы сбывать.


Сборник мой выперли из плана. Рассказ в “СМ” снова (в 7-й раз) передвинули. Надо забрать у них все, ну и их.


Одно спасает — надежда.


Другое — хочется написать, чтоб смешить до слез, и хочется до слез довести.


“Где б ты ни плавал, друг мой милый, я прилечу к тебе голубкой сизокрылой…”.


Господи, во грехах и словоблудии люди Твои. Толкотня тем свиноватей, чем возвышеннее предмет.


Давно, наверное, они не Твои люди.


Все страдания должны быть писательскими, а получается, что они издательские.


9/III. Во сне учил Мао Цзедуна русскому языку.


И сны, и все остальное — пустое.


Уже 22 марта.


Ничего не пишу, ни-че-го. Не усталость, скорее — горечь.


Мало сделано, выхода нет вовсе.


Пьеса никем не читается. Рассказы не идут. Ничего не думается. Дочь в Кисловодске.


Тоскливо. Много глупой, необходимой работы по обязанности.


Повесть не перепечатывается. Все отринуто. Похлопано по плечу.


23 апреля. Месяц без записей. Тот же месяц без строчки и без дочки, она в Кисловодске. Редакторство съело силы, время, радость.


Пьесу господа ермоловцы потеряли, потом нашли. Отдал по театрам. Уже из Минкультуры ответ: пьеса нужна, трудитесь. Лучше бы было отказано. Но работать надо. Работай, негр, ты и в пьесах будешь на общем проходимом, ремесленном уровне. И кто-нибудь сдуру или по знакомству твою хреновину поставит.


Чувство бездеятельности — чувство. Усталость — отмщение за лень.


27 июня. Я не ошибся — вот периодичность записей. Было месяц, сейчас уже два. Но довольно. Лучшее за это время — неделя дома (в валенках). Сегодня сон — поле картошки взошло, и я видел просекшиеся зеленые всходы. Тут же мой рассказ о том, что я с самолета принял разлившуюся нефть (15 минут лета) за озеро.


Умнею еще и оттого, что стараюсь после дерьма читать хороших, чтоб сохранить уровень температуры писательства. Издательские друзья, захватывающие меня, вернее, мое время: меня они захватить не могут, усиливаются, дела дошли до партбюро, дирекции, разговоров в народе. Нехорошо, смешно: всё под знаком спасения России, а не с завистью друг к другу. Глупые по ситуации положения вражды директора с главной редакцией, но с каким умом, тратой сил, вовлечением союзников в верхах это делается. И охота тратить время!


Охота! И верхние начальники охотно втягиваются в эту борьбу, примыкая к одной из сторон, потому что этим, как они думают, они спасают Россию, российскую словесность.


Нехорошо это, но все нарывы лопаются или разрезаются.


Об этом даже писать рука ленится — не предмет это ни искусства, ни даже тревоги. России до этого нет дела.


28/VI. Утро. Рано. Проснулась Катя. Мы с ней сочиняем рассказ “Три дня после конфет”. Дети дают себя обманывать, причем с радостью. В обычном необычное. Знают, что хлеб из магазина, а если мама говорит, что его принесли два козленка, едят охотнее, веселее. Именно веселее. Веселье ведь состояние физиологическое, приподнятое, организм работает на восприимчивость продуктивно. Веселье — род вдохновения. В плаксивости ребенок сочиняет сказку мстительную, в радости — добрую.


стр.

Похожие книги