— Разогнались. — Предчувствие того, что Приват обязательно скажет нечто такое, что придется принять, подстегивало Василия Андреевича, заставляло сказать то, что было его правдой: — У нас не по словам честь. И в креслах во всех сидят лишь до той поры, пока слова с делом не слишком расходятся.
— Я вашему оптимизму иногда завидую, — сообщил Приват и вдруг без перехода спросил: — А если те, кто может снять, уже сами точно такие же? Если давно выработался целый, как у вас принято говорить, класс, кровно заинтересованный, чтобы ничего не менялось? Готовый держаться до последнего, все распродавать: и прошлое, и настоящее, и будущее — лишь бы на них самих, на их положение ничто не надвинулось?
— Хватит об этом. Дело давай. Лаптев чего приезжал?
— Лаптев? — переспросил Приват. — Лаптев суетится. С нами, сами понимаете, для него все ясно, но вот тут еще выплыло с церковью… Деликатная проблема. В свете ситуации… Официально не поощряется кресты сшибать, как во времена оны…
Василий, в восемнадцатом самолично своротивший крест с большой Покровской церкви, погладил усы. И сказал:
— Не та церковь пошла.
На исполкомовскую площадь Виктор заезжал редко: какие дела в исполкоме? Сейчас, объехав лишний круг, он пристроил «Москвич» на тесную служебную стоянку и отправился разыскивать отдел коммунального хозяйства.
В старом, не раз перестроенном и бесконечно ремонтируемом исполкомовском здании ориентироваться было трудно: какие-то переходы вдруг оказывались запертыми, а лестницы не вели никуда. Виктор потыкался в стороны, а потом наткнулся на схему пожарной эвакуации. По ней можно было разобраться, и через пять минут он вышел к приемной горкоммунхоза.
Моложавый плотный дядька с тугими щеками сидел за очень массивным старым столом, украшенным двумя телефонными аппаратами. Все в кабинете казалось излишне крупным: и мебель, и мраморная настольная лампа, и холодильник, и двойная обитая дверь с тяжелыми замками. Только оба окна, забранные изнутри крепкими решетками, казались маленькими и подслеповатыми, наверное, из-за толщины стен…
— Как хорошо, что вы пришли, — обрадовался Лаптев, — а то я как раз голову ломал, где бы еще немного техники раздобыть. Столько мусору будет а у нас в РСУ одна бортовая и самосвал.
— Вы о старом кладбище? — осторожно спросил Виктор. — Туда технику?
— Ну, в общем, да, — подтвердил Валентин Семенович, — на мне же подготовка территории, а там одной ограды три километра, да вот еще часовню эту повесили…
— А на внутренней территории — там уже все? Можно приступать?
— Не совсем, — замялся Лаптев, — часть там уже действительно закончена, в основном боковые старые сектора: дорожники просили начать именно оттуда, чтобы фронт работ им открыть, по профилю магистрали. Сейчас уже спецкоманда перебазировалась на верхние сектора, но у меня данных на сегодня еще не…
Виктор достал свежую синьку, развернул и отчеркнул карандашом:
— Меня интересуют вот эти участки. Здесь уже можно работать?
— Сейчас посмотрим, — сказал Лаптев. Он достал амбарную книгу, перевернул несколько страниц и, поминутно поглядывая на синьки, сказал:
— Почти все готово. Почти, но не все.
— А нельзя попросить, чтобы мои площадки расчистить в первую очередь? Вот самый минимум… — И он еще раз обвел на синьке.
— Минимум, минимум, — покивал головою Валентин Семенович, еще раз просматривая записи.
— Здесь же совсем немного по площади, — у Виктора неожиданно и неприятно прорезалась просительная интонация, и он тут же себя мысленно одернул.
— Да-да, — согласился Лаптев, — немного; но есть одна формальность боюсь, командир спецкоманды на это не пойдет…
— А что такое?
— Видите ли, в этих секторах, где ваши площадки, срок перезахоронения истекает только через два месяца. Через полтора, извините. Это так называемая вторая очередь. Мы указали в объявлении — до первого июля…
— И много перезахоранивают? — спросил Виктор, хотя, признаться, сейчас это его не волновало Срок! Полтора месяца! Да с первого июля, даже если у него будет вдвое больше людей, техники и денег, все равно не успеть…
— Нет, не очень, — охотно пояснил Валентин Семенович, — кладбище старое, с середины пятидесятых никого уже не хоронили. А сектора эти — еще довоенные, в основном… Родственники разъехались, кто забыл, кто не хочет заводиться…
