А длинные мучительные дни, когда он не показывался неделю, даже две! Ожидание и томление, блуждание по магазину и дома по квартире. За работой она иногда делала ошибки, которые ей ставили на вид, но она не могла освободиться от мысли о нем: и по вечерам дома она бывала такой рассеянной, что отец и мать обращали на это внимание. Ее родители заметили (она в этом не сомневалась), что Артур больше не приходил или приходил гораздо реже, чем прежде, и поэтому она говорила, что идет куда-нибудь с ним, на самом деле уходя к Мейбл Гоув; заметили они, конечно, что и Бартон покинул ее: после того, как она оттолкнула его своим равнодушием, он перестал бывать и, очевидно, никогда не вернется, если только она сама не позовет его.
Тогда ей пришла в голову мысль спасти положение, снова вернувшись к Бартону, воспользовавшись им и его любовью, доверчивостью и, если хотите, бесцветностью, для разрешения стоявшей перед ней задачи.
Но сначала следовало послать Артуру любезное письмо с просьбой вернуть те несколько записок, которые она ему писала, и по ответу решить, нет ли хоть проблеска надежды. Она не видела его почти месяц, а в последнее их свидание он сказал, что, может быть, скоро вынужден будет на время покинуть ее, так как уедет на работу в Питсбург. И вот теперь она держала в руке его ответ из Питсбурга! Это ужасно! Будущее без него!
Но если она вернется к Бартону, тот никогда не узнает, что произошло в действительности. Несмотря на все восхитительные часы, проведенные с Артуром, она, без сомнения, сможет позвать назад своего поклонника. Она никогда окончательно не порывала с ним, и он это знал. Иногда ей бывало бесконечно скучно, когда он являлся — в дни, не занятые Артуром, — с цветами или конфетами или с тем и другим и, сидя на крыльце, рассказывал о железнодорожных делах или каких-нибудь их старых друзьях. Временами она думала, что стыдно обманывать такого терпеливого, добродушного, ни секунды не сомневавшегося в ней человека, как Бартон, обманывать ей, так страдавшей по вине другого. При этом она не сомневалась, что родители все видят и понимают, но как она могла поступить иначе?
— Я дрянная девчонка, — часто повторяла она себе. — Я испорчена до мозга костей. Какое право я имею предлагать Бартону то, что осталось? — И все же она знала, что Бартон, если она решит выказать ему расположение, будет только благодарен даже и за это. И теперь ей стоит лишь поманить его пальцем, и он будет ее. Он такой простой, добрый и наивный, такой рассудительный, такой непохожий на Артура, которого (и при этой мысли она не могла удержаться от улыбки) она сейчас любила почти так же, как Бартон любил ее, — рабски, безнадежно.
Дни проходили, а после того короткого письма от Артура она больше ничего не получала. Шерли вначале ужасно страдала, потом в порыве немого отчаяния сделала до некоторой степени мужественную попытку приспособиться к своему новому положению.
К чему отчаиваться? К чему умирать от тоски, когда есть столько мужчин — и среди них Бартон, — которые могли бы вздыхать по ней? Она молода, красива, многие говорили, что очень красива. При желании она могла казаться веселой, хотя и не чувствовала никакого веселья. Почему она должна сносить жестокость, не думая об отплате? Почему бы ей не избрать путь веселья, завязать одновременно дюжину флиртов, танцевать до упаду и в вихре увлечений подавить всякую мысль об Артуре? Ведь так много молодых людей обращают на нее внимание. Стоя за прилавком в аптекарском магазине, она много дней размышляла над этим, но становилась в тупик при мысли о том, с кого начать. После пережитой ею любви все казались такими бесцветными, сейчас, во всяком случае.
А затем... затем был кроткий, доверчивый Бартон, с которым она так плохо обошлась, хотя пользовалась его услугами, и который ей все еще в сущности... нравился. При воспоминании о нем ее охватывало недовольство собой. Он, конечно, знал, видел, как неприветливо она относилась к нему все это время, и все же приходил и прекратил свои посещения только после того, как она открыто поссорилась с ним, заставив понять, что дело совершенно безнадежно. Она не могла выкинуть из головы, особенно теперь, и своей скорби, мысли о том, что он обожал ее. Он совсем не показывался — своим равнодушием она окончательно оттолкнула его, но одно слово, одно только слово... Вопреки очевидности надеясь, она выжидала дни, недели, а затем...
