Разделение языков на флективные и аффиксирующие Ф. Шлегель делал, исходя из наличия или отсутствия изменения корня. Он писал: «В индийском или греческом языках каждый корень является тем, что говорит его название, и подобен живому ростку; благодаря тому, что понятия отношений выражаются при помощи внутреннего изменения, дается свободное поприще для развития… Все же, что получилось таким образом от простого корня, сохраняет отпечаток родства, взаимно связано и поэтому сохраняется. Отсюда, с одной стороны, богатство, а с другой – прочность и долговечность этих языков».
«…В языках, имеющих вместо флексии аффиксацию, корни совсем не таковы; их можно сравнить не с плодородным семенем, а лишь с грудой атомов… связь их часто механическая – путем внешнего присоединения. С самого их возникновения этим языкам недостает зародыша живого развития… и эти языки, безразлично – дикие или культурные, всегда тяжелы, спутываемы и часто особенно выделяются своим своенравно–произвольным, субъективно–странным и порочным характером».
Ф. Шлегель с трудом признавал наличие аффиксов во флективных языках, а образование грамматических форм в этих языках истолковывал как внутреннюю флексию, желая этим подвести данный «идеальный тип языков» под формулу романтиков: «единство во многообразии».
Уже для современников Ф. Шлегеля стало ясным, что в два типа все языки мира распределить нельзя. Куда же отнести, например, китайский язык, где нет ни внутренней флексии, ни регулярной аффиксации?
Брат Ф. Шлегеля – Август–Вильгельм Шлегель (1767–1845), приняв во внимание возражения Ф. Боппа и других языковедов, переработал типологическую классификацию языков своего брата («Заметки о провансальском языке и литературе», 1818) и определил три типа: 1) флективный, 2) аффиксирующий, 3) аморфный (что свойственно китайскому языку), причем во флективных языках он показал две возможности грамматического строя: синтетическую и аналитическую[ 616 ].
В чем же были правы братья Шлегели и в чем не правы? Безусловно правы они были в том, что тип языка следует выводить из его грамматического строя, а отнюдь не из лексики. В пределах доступных им языков братья Шлегели правильно отметили различие флективных, агглютинирующих и изолирующих языков. Однако объяснение структуры этих языков и их оценка никак не могут быть приняты. Во–первых, во флективных языках вовсе не вся грамматика сводится к внутренней флексии; во многих флективных языках в основе грамматики лежит аффиксация, а внутренняя флексия играет незначительную роль; во–вторых, языки типа китайского нельзя называть аморфными, так как языка вне формы быть не может, но форма в языке проявляется по–разному (см. гл. IV, § 43); в–третьих, оценка языков братьями Шлегелями ведет к неправильной дискриминации одних языков за счет возвеличивания других; романтики не были расистами, но некоторые их рассуждения о языках и народах позднее были использованы расистами.
Значительно глубже подошел к вопросу о типах языков Вильгельм фон Гумбольдт (1767–1835). Гумбольдт был романтиком–идеалистом, в филологии он был тем же, чем был в философии его современник Гегель. Не все положения Гумбольдта могут быть приняты, но его проникновенный ум и исключительная эрудированность в языках заставляют нас самым внимательным образом оценить этого крупнейшего философа–языковеда XIX в.
Основные предпосылки В. Гумбольдта о языке могут быть сведены к следующим положениям:
«Человек является человеком только благодаря языку»; «нет мыслей без языка, человеческое мышление становится возможным только благодаря языку»; язык – «соединительное звено между одним индивидуумом и другим, между отдельным индивидуумом и нацией, между настоящим и прошедшим»; «языки нельзя рассматривать как агрегаты слов, каждый из них есть известного рода система, по которой звук соединяется с мыслью», причем «каждый его отдельный элемент существует только благодаря другому, а все в целом обязано своим существованием единой всепроникающей силе». Особое внимание уделял Гумбольдт вопросу о форме в языке: форма – это «постоянное и единообразное в деятельности духа, претворяющей органический звук в выражение мысли», «…абсолютно в языке не может быть бесформенной материи», форма же – это «синтез в духовном единстве отдельных языковых элементов, в противоположность к ней рассматриваемых как материальное содержание». Гумбольдт различает внешнюю форму в языке (это звуковые, грамматические и этимологические формы) и внутреннюю форму, как единую всепроникающую силу, т. е. выражение «духа народа».
