Введение в теоретическую лингвистику - страница 25

Таблица 2

Вернер предполагал, что в санскрите сохранилось место раннего индоевропейского ударения и что германское передвижение согласных предшествовало сдвигу ударения к началу слова, происшедшему в дописьменный период германской языковой группы. На основе этого предположения упомянутые исключения из закона Гримма — случаи готского d (в интервокальной позиции звучавшего, вероятно, как звонкий фрикативный, наподобие англ. th в слове father) — легко объясняются следующим образом: глухие придыхательные согласные f, th, h, получающиеся в результате действия закона Гримма, сохранялись в готском, если на предшествующий слог падало ударение (отсюда гот. brōθar), но озвончались в противном случае, соответственно переходя в b, d, g (отсюда гот. fadar и т. п.). Следует добавить также, что совпадение интервокальных согласных в английских словах father 'отец' и brother 'брат' объясняется особенностями истории английского языка; в древнеанглийском эти согласные различались. В современном немецком в соответствующих словах (ср. Vater : Bruder) мы также имеем разные интервокальные согласные t и d, получившиеся из готских d и θ соответственно, в результате второго верхненемецкого передвижения согласных, происшедшего в сравнительно недавний период и затронувшего лишь немецкий язык.

Кроме закона Вернера, в рассматриваемый период был установлен ряд других важных звуковых законов, которые хорошо объясняли некоторые из наиболее досадных отклонений от найденных ранее звуковых соответствий между индоевропейскими языками. Эти звуковые законы в значительной мере прояснили картину относительной хронологии в пределах различных ветвей индоевропейской языковой семьи и укрепили веру в принцип регулярности звуковых изменений. Когда этот принцип был провозглашен младограмматиками, он подвергся яростным нападкам; однако к концу XIX в. его приняли большинство компаративистов.

Методологическое значение принципа регулярности звуковых изменений огромно. Благодаря ему языковеды стали обращать особое внимание на исключения из ранее найденных законов, что заставляло их либо формулировать эти законы более точно (подобно тому как Вернер уточнил закон Гримма), либо искать удовлетворительных объяснений для тех слов, которые почему-либо не подпали под действие того или иного закона.

Многие очевидные исключения из звуковых законов можно объяснить тем, что соответствующие слова, якобы нарушающие определенный звуковой закон, были заимствованы из соседнего родственного языка или диалекта уже после завершения действия данного закона. Примером может служить латинское слово rufus 'красный'. Данные других индоевропейских языков и применение соответствующего звукового закона (на котором мы не будем останавливаться) заставляют ожидать в данном слове b вместо f. Однако в латыни есть другое слово с тем же смыслом — ruber, содержащее ожидаемое b (оно принадлежит к другому словоизменительному типу, но это для нас сейчас не важно). Наличие в латыни этой пары слов можно с большей степенью вероятности объяснить тем, что слово rufus было заимствовано из близкородственного диалекта, где, по имеющимся свидетельствам, в данном слове ожидается именно f.

Многие исключения из звуковых законов младограмматики объясняли с помощью другого важного фактора — аналогии. Давно было замечено, что в развитии языка значительную роль играет тенденция создавать новые формы по аналогии с привычными и регулярными языковыми моделями. (Та же самая тенденция лежит в основе создания детьми, говорящими по-английски, таких форм, как flied вместо flew 'летел', goed вместо went 'шел', tooths вместо teeth 'зубы' [ср. детские формообразования в русском языке: сплишь, ребенки, хорошéе и т. n.].) Поскольку считалось, что вследствие этой тенденции язык засоряется неправильными формами, аналогия рассматривалась как один из факторов, вызывающих «ухудшение» языка в века упадка и необразованности. Бытовало мнение, что, подобно тому как родители и учителя должны поправлять детей, образующих по аналогии неправильные формы, грамматисты должны обращать внимание взрослых носителей языка на образуемые ими по аналогии неправильные формы, если последние грозят получить широкое распространение. Однако в XIX в., когда внимательному изучению подверглись классические и новые европейские языки во все периоды их развития, стало ясно, что «аналогия» — это важнейший фактор изменения языков во все времена, а не только в века упадка и распада.