49. Аристотель ожидает, что собственность со временем станет общей благодаря дружбе (филии). «Лучше, чтобы собственность была частной, а пользование ею – общим. Подготовить же к этому граждан – дело законодателя. Трудно выразить словами, сколько наслаждения в сознании того, что нечто принадлежит тебе, ведь свойственное каждому чувство любви к самому себе не случайно, но внедрено в нас самой природой. […] Как приятно оказывать услуги и помощь друзьями, знакомым или товарищам! Это возможно однако только при существовании своего собственного. У тех, кто стремится сделать государство чем-то слишком единым, уничтожается возможность […] благородной щедрости по отношению к своему собственному; при общности имущества для благородной щедрости, очевидно, не будет места»[8]. Сравнить принцип свободы собственности в «Философии права» Гегеля.
50. Отличительным признаком политии оказывается таким образом способность сделать граждан хорошими и справедливыми, ποιεῖν ἀγαθοὺς καὶ δικαίους τοὺς πολίτας[9]. Когда государство такой цели перед собой не ставит, оно соскальзывает от настоящей политии к такому союзу по интересам, например для коллективной защиты от пиратов. Устройству и обустройству коллектива могут служить разные общества и союзы. По аристотелевским меркам многие черты, которые сегодня считаются принадлежащими государству, были бы отнесены к договорным отношениям.
51. В государстве Томас Гоббс (1588-1679) видит взаимный договор, в который вступает каждый член общества. «Пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в том состоянии, которое называется войной, и именно в состоянии войны всех против всех» (Левиафан, гл. XIII). Государство отождествляется с культурой. Без него «нет места для трудолюбия, так как никому не гарантированы плоды его труда, и потому нет земледелия, судоходства, морской торговли, удобных зданий, нет средств движения и передвижения вещей, требующих большой силы, нет знания земной поверхности, исчисления времени, ремесла, литературы, нет общества, а что всего хуже, есть вечный страх и постоянная опасность насильственной смерти, и жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна». «Состояние войны всех против всех характеризуется также тем, что при нем ничто не может быть несправедливым. Понятия правильного и неправильного, справедливого и несправедливого не имеют здесь места» (там же).
52. По Гоббсу, человеку естественны также справедливость, скромность, милосердие, поступание так, как мы хотели бы чтобы поступали с нами. Добрым чертам противоположны страсти гордости, мести. Сила нужна не чтобы навязать чуждое, а чтобы среди естественного, как на поле, выполоть сорняки и сохранить важное. «Соглашения без меча лишь слова, которые не в силах гарантировать человеку безопасность» (Левиафан, гл. XVII).
53. Для возникновения государства по Гоббсу надо, «чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица. Это больше чем согласие или единодушие. Это реальное единство […] как если бы каждый человек сказал каждому другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни – civitas. Таково рождение того великого Левиафана, или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой» (Левиафан, гл. XVII).
54. Определение суверена и подданного по Гоббсу. «Государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты.
Тот, кто является носителем этого лица, называется сувереном, и о нем говорят, что он обладает верховной властью
