В первой части своих Логических исследований[7] Гуссерль предпринимает первую значительную попытку своего критикующего обоснования мышления. Он ставит вопрос, какими основными законами следует руководствоваться мышлению. Нормативная логика представляет собой ту науку, которая такие законы формулирует и вместе с тем называет условия всякого истинного высказывания и любого научного познания. Дальнейшее размышление, берущее во внимание значимость этих законов, принудило Гуссерля к полемике с господствующими объяснениями, исходившими из тезиса, что теоретический фундамент нормативной логики лежит в психологии, соответственно в описании реальных законов мышления. Следствием подобного взгляда явилось утверждение Джона Стюарта Милля, что логика как наука есть часть психологии, что, таким образом, сущностный фундамент наукоучения следует искать в отдельной теоретической науке.
Логика как учение об искусстве мышления, суждения, заключения характеризуется как практическое регулирование психических способностей. Согласно этому пониманию, правила, с которыми в случае правильного мышления следует сообразовываться, находят свое основание в правилах, определяемых посредством эмпирической закономерности мышления (понимаемого как протекание мыслительного процесса). Следовательно, они идентичны эмпирическим законам психологии.
Проблематичность такой позиции общеизвестна: рассмотрение процессов мышления в лучшем случае ведет к наблюдениям того, как мышление при специфических условиях выходит за свои пределы.[8] С другой стороны, логика направлена на норму мышления. Нормативный аспект логики имплицирует критерий «истинного» — «ложного», который нельзя получить посредством простого наблюдения мыслительных процессов.
Психологистическую претензию на обоснование Гуссерль подвергает подробному испытанию. Вопрос для дискуссии: того ли рода логические законы, что они могут быть включены в психологию как эмпирическую науку, или же логические законы представляют собой особенный тип?
Гуссерль проводит испытание, демонстрируя следствия психологистического мышления. Первое следствие касается противоречия: точный закон (логики) есть опытно-эмпирический закон. Законы логики (как и законы математики) претендуют на безусловную значимость. Как логический закон, «закон противоречия» означает: из двух противоречивых суждений, которые высказываются по поводу одного и того же положения дел, только одно может быть правильным. Если в сравнении с этим рассмотреть высказывания психологии, выявится иной род законов. Эмпирические законы психологии выводятся из индуктивного обобщения единичных фактов опыта или представляют собой обобщения через регулярности. Если бы логические законы обосновывались психологическими законами, из этого следовало бы:
1. В результате их эмпирического обоснования им был бы присущ характер расплывчатых правил, которые не в состоянии претендовать на безусловную, необходимую значимость.
2. Как эмпирические законы, они, в отношении их притязаний на значимость, подтверждались бы лишь с определенной степенью вероятности и не обосновывались бы необходимым усмотрением (аподиктической очевидностью).
В своей основанной на опыте формулировке «закон противоречия» гласил бы: должно полагать, что из двух противоречивых суждений об одном и том же положении дел лишь одно может быть истинным.
Второе следствие, на которое указывает Гуссерль, касается критерия правильности акта мышления. Допустим чисто гипотетически: законы мышления суть каузальные законы в строгом смысле. Как из действия этих законов может возникнуть правильный акт мышления? В качестве объяснения предлагается следующее: во-первых, логически корректное мышление обусловлено каузальностью последовательности мышления. В таком случае доказательство каузального происхождения соответствовало бы доказательству логически корректного мышления. Во-вторых: логически неверное мышление, которое, очевидно, может быть доказано эмпирически, в таком случае либо не может обусловливаться каузально, либо должно подчиняться иной каузальной последовательности мышления. Даже если бы нелогичное мышление и протекало согласно законам, то это вынуждало бы к двум типам каузальных отношений или к какому-либо дополнительному допущению, дабы «корректная» каузальная последовательность могла нарушаться. Разумеется, оба предположения заранее допускают критерий логически правильного для оценки правильной каузальной последовательности процесса мышления. Этот критерий не может быть получен из каузальной последовательности, т. к. последняя лишь в соответствии с ним должна быть оценена. Следовательно, невозможно аргументировано утверждать то, что логические законы — лишь отображения каузальных, так что мы, дабы правильно мыслить, должны действовать в соответствии с «природой» нашего мышления.
