– Чай хочешь? – поинтересовался он. – Со сливовым. Пальчики оближешь.
Костя знал: чай действовал на Павла успокаивающе. Благодаря любви к нему он даже бросил курить.
– Наливай, – кивнул он приятелю. – Ну, что нового?
– Гримерша передала мне список, – майор бросил взгляд на листок бумаги, весь исписанный мелким почерком. – Когда я его просмотрел, у меня сложилось впечатление: этот Бучумов – просто какой-то половой гигант.
– А если заливает Лариса? – Скворцов поднес листок к глазам. Даже не пересчитывая, он сразу мог сказать: в нем больше двадцати женщин.
– Не все работники театра. Но довольно известные личности, – пояснил Киселев. – Как та же Таня Воронова. Слушай, – он вдруг хлопнул себя по колену, – а если мы поручим твоей Кате проработать этот список? Она многих, возможно, знает, и ей будет легче, чем нам. Что скажешь?
– Да, нужно ее спросить, – ответил Костя и взял со стола распечатку телефонных переговоров Бучумова. – Ты уже смотрел, есть тут что-нибудь заслуживающее внимания?
– На мой взгляд, нет, – пожал плечами Павел. – Впрочем, имеется один интересный телефончик. Принадлежит пенсионерке Ксении Петровне Савиной. Я по нему звоню, но никто не берет трубку. Нужно попросить Петю узнать все про эту пенсионерку. Кстати, – он взглянул на часы, – а где наш старлей? Он ушел в поликлинику выяснять о тех артистах, которые умерли от непонятной болезни после угроз Лавровского. По идее, уже должен быть.
Прохоров словно услышал его голос и тут же возник на пороге. Лицо его выражало полное разочарование. Он бросил на стол какие-то бумаги и тяжело опустился на стул.
– Чаю нальете? – поинтересовался Петя и, не дожидаясь согласия, придвинул к себе чашку. – Ну и Ходынский. Это надо же! Либо он полный идиот, либо нас принял за таковых.
Киселев вскинул темные брови:
– Ты что имеешь в виду?
– Да по поводу этих артистов, умерших якобы неизвестно от чего, – пояснил Прохоров. – Представляете, мне повезло сразу. Оба товарища проживали в одном районе и лечились у одного врача. То есть бегать по больницам не пришлось. Короче, захожу я к ней в кабинет. Сидит эдакая фифа – блондинка и смотрит на меня свысока: мол, что мне нужно. Когда я показал удостоверение, тут же изменилась в лице. Ну, я и объяснил, что мне нужно. Блондинка стала изображать полное неведение. Но это у нее плохо получилось. В общем, я пригрозил, и мои угрозы возымели воздействие. Врач раскололась.
Костя открыл рот:
– Она принимала участие в убийстве артистов?
Петя хмыкнул:
– В какой-то степени да. Короче, выдала всех с потрохами. Наши артисты умерли от вполне понятного диагноза – от туберкулеза, причем запущенного. А почему их вовремя не начали лечить – тоже сейчас расскажу. Вы знаете, в нашем городе участились случаи заболевания туберкулезом, и сотрудников всех учреждений обязали пройти флюорографию и грозили проверками. Как раз в это время у Ходынского полным ходом шли спектакли, на которые народ валил валом. У актеров не было времени ни охнуть, ни вздохнуть, не то что сделать обследование.
– Да, в поликлинике такие очереди в кабинет флюорографии, – согласился Киселев.
Петя кивнул:
– В том-то и дело. Слушайте дальше. Ходынский, чтобы его актеры не тратили время на очереди, предложил им сдать по сто рублей и стал искать врача, который бы за деньги поставил нужные штампы. Жена посоветовала свою давнюю подругу Эмилию Васильевну, на наше несчастье, мою сегодняшнюю знакомую. Она согласилась, взяла деньги и проштамповала медицинские книжки. Правда, дорогая Эмилия Васильевна клялась мне, что, мол, поставила Ходынскому условия: штампы ставить только здоровым. Кто чувствует хоть какое-то недомогание, пусть отправляется на снимок. Он якобы заверил ее: все в порядке. В коллективе все здоровы. И так эта Эмилия Васильевна штамповала ему книжки несколько лет. А потом вдруг двое актеров, кстати, больных с ее участка, обратились к ней с симптомами туберкулеза. Случаи были такие запущенные, что сделать ничего было нельзя. Ходынский потратил все свои сбережения и задействовал все связи, чтобы замять это дело. В свидетельствах о смерти написали другой диагноз, даже коллегам умерших ничего не сказали. Дошло бы до горожан, и они не ходили бы в театр бог знает сколько времени. Труппа понесла бы убытки. Так что Лавровский не виноват.
