Киран О'Коннор кивнул, глядя на поднимающиеся в бокале пузырьки, и его суровые черты немного смягчились. Уловив бессловесный намек, Уоррен Гриффит опустился на стул с гнутой спинкой, а Виола свернулась калачиком на обитом кожей диване, натянув на ноги юбку из верблюжьей шерсти. Где-то в глубине дома старинные часы хрипло пробили три.
Мне понравился лозунг сторонников Баумгартнера, подумал Киран. За это и выпьем: «Сильнейший еще победит!»
Остальные двое повторили его мысль вслух. Киран лишь чуть-чуть пригубил шампанское; Грифф и Виола осушили бокалы до дна и наполнили их снова.
– За генерала! – проговорила женщина. – Он оказался сильней, чем мы ожидали.
– Упоминание о метамозговом тресте и его влиянии на демократов было вполне уместно, – заметил Грифф. – Тревога по этому поводу принесла ему добрых шестнадцать процентов голосов. Мы шли на риск, но теперь можно смело утверждать, что роман Америки с оперантной кликой подходит к концу. Перед началом кампании едва ли один избиратель из ста знал, что такое метапринуждение или пробная коррекция.
– Включая Баумгартнера, – цинично усмехнулась Виола.
Грузная блондинка лет пятидесяти, одна из первых завербованных О'Коннором оперантов, стала непревзойденной охотницей за живыми черепами. Именно она обследовала весь персонал штаба и удостоверилась, что лишь лоялисты могут влиять на Баумгартнера. Однако генерал вопреки ожиданиям оказался не очень-то психологически податлив.
– Прежде чем мы выдвинем Баумгартнера кандидатом на выборах двухтысячного года, – сказал Киран, – необходимо убедиться, что он ничего не заподозрил. Возможно, в октябре мы слишком сильно надавили, когда он хотел отвертеться от антисоветской речи.
Виола пожала плечами.
– Лен и Невиль сочли необходимым, чтобы генерал выразил сомнения по поводу искреннего стремления Кремля к миру. И мы применили постгипнотическую суггестию. Уверяю тебя, Кир, доктор Пристайн был очень осторожен, когда под наркозом цементировал ему канал.
– Однако ж не зацементировал, – откликнулся Киран. – У Баумгартнера много друзей в аэрокосмических кругах. Он был близок с теми, кто готовил экспедицию на Марс, и потому искренне верит, что русские отказались от экспансионистской политики. Когда преодолеваешь твердое убеждение, нельзя полагаться на постгипноз, как нельзя оказывать долговременное принуждение.
– Что ты предлагаешь? – вскинулась Виола. – Как нам его переубедить?
Киран снял ноги со столика, заставленного кофейными чашками, бутылками с пивом и сельтерской, остатками всякой снеди.
– Когда в политбюро возобладают сторонники жесткой линии, нам не понадобится его переубеждать.
– Жесткой линии? – переспросил Грифф. – А когда они возобладают?
Киран, порывшись на столике, нашел нетронутый сандвич с яйцом и копченой лососиной, густо намазал его горчицей.
– Когда нынешний генеральный секретарь прикажет долго жить и в Узбекистане вспыхнет гражданская война.
Виола и Грифф во все глаза уставились на него. Он показал им умственную схему, подчеркнув ряд ключевых моментов.
– Господи Иисусе! – прошептал Гриффит.
– Вам об этом тревожиться нечего, – Киран откусил кусок сандвича и, тщательно прожевав, запил шампанским. – У вас на повестке дня ближайшее будущее Баумгартнера. Грифф, подыщи ему какую-нибудь синекуру в одном из наших фондов… скажем в Айронз-Конрад. Я хочу, чтобы в глазах общественного мнения он полностью отмежевался от военно-промышленного комплекса и большого бизнеса. Отныне он политик и философ.
– И все же, – вставила Виола, – на нас висят возможные подозрения Баумгартнера в незаконных психических манипуляциях. Но без его согласия рискованно проводить глубокое сканирование. Оно никогда не применялось к человеку, находящемуся вне узкого круга оперантов.
– Нам надо знать, – настаивал Киран. – Чего бы это ни стоило. Крайне важно, чтобы у него не возникло и тени сомнения насчет нашей метаактивности. Для будущей избирательной кампании нам нужен человек, полностью уверенный в том, что операнты представляют опасность для нормального человека.
Виола нахмурилась.
– Для хорошего просвечивания пациента необходимо привести в бесчувственное состояние по меньшей мере на тридцать шесть часов. А без госпитализации это невозможно. Надо придумать заболевание, которое удовлетворило бы и его, и окружение. Никакой психиатрии. Не хватало нам только газетной шумихи.
