Я открыла было рот, чтобы спросить Симону, зачем это Элле понадобилась аудитория, но она уже поднималась по лестнице, и мне пришлось поторопиться, чтобы ее догнать. К тому моменту, как я оказалась на верхней площадке, она ждала меня у двери одной из спален, приглашая войти.
Первое, что мне бросилось в глаза в комнате Эллы, — здесь преобладал розовый цвет. Розовый ковер, розовые занавески, розовое стеганое одеяло с розовыми единорогами. Помню, даже маленьким ребенком я терпеть не могла этот цвет, да и моя мама в жизни не допустила бы подобных декоративных излишеств. Она даже цветной туалетной бумаги нипочем бы не купила.
Элла сидела в кровати, заботливо укрытая одеялами. Она крепко прижимала к груди побитого жизнью Иа-Иа и рассеянно жевала его ухо. По состоянию ослика я сделала вывод, что Элла так с ним обращается регулярно. Ее широко распахнутые темно-голубые глаза смотрели на меня прямо, решительно.
Симона подошла к дочери и присела на край кровати. Элла потянула маму за рукав, чтобы та наклонилась к ней, и прошептала что-то на ухо, прикрывая рот ладошкой. Все это время взгляд девочки не отрывался от моего лица.
Я пыталась сохранить внешнюю невозмутимость, хоть и ужасно не люблю, когда меня обсуждают за глаза. Даже если это делает четырехлетний ребенок.
Теперь и Симона смотрела на меня, ее щеки горели розовым, в тон декору спальни.
— М-м… она хочет знать, что случилось с твоей шеей.
— С моей шеей? — чуть слышно повторила я. Моя рука автоматически поднялась к воротнику рубашки, проверить, на месте ли он. Секунду-другую я пыталась вспомнить, когда Элла могла увидеть мой шрам, но потом поняла, что, должно быть, она заметила его, когда мама отдирала ее от меня в прихожей.
Взгляд Симоны встретился с моим, и я увидела шок в ее глазах. Думаю, она впервые осознала, что значит быть телохранителем. И каково это, когда телохранитель нужен тебе.
Шрам представлял собой тонкую линию, которая шла на уровне горла от гортани до точки под моим правым ухом; его пересекали побелевшие швы — все это делало меня похожей на персонажа из фильма ужасов. Шрам был слишком неровным для следа от хирургической операции, слишком точным для последствий несчастного случая — он выглядел тем, чем и являлся на самом деле. Попыткой убить меня, которая чуть было не увенчалась успехом.
Симона едва заметно кивнула. Она все еще выглядела смущенной.
— И спрашивает, болит ли он, — выговорила она с трудом, как будто ее губы онемели.
Я покачала головой.
— Не особо. Это произошло очень давно.
И двух лет не прошло, но для Эллы это половина жизни.
Девочка снова что-то прошептала. Неловкость Симоны усилилась. Элла настойчиво потянула ее за одежду. Теперь она прятала лицо за волосами, исподтишка поглядывая на меня.
— Она спрашивает, нельзя ли ей его поцеловать, чтоб не болел, — сообщила Симона, заливаясь краской. В ее глазах читалась мольба, но я не могла понять, хочет ли она, чтобы я отказалась или чтобы согласилась.
Элла бросила украдкой еще один взгляд сквозь ресницы, и тут я неожиданно для себя, едва узнавая собственный голос, произнесла:
— Конечно можно.
Очевидно, я сделала правильный выбор. Ответный взгляд Симоны выражал облегчение. Она посадила Эллу на колени, чтобы девочка могла до меня дотянуться.
Ноги сами понесли меня вперед. Я наклонилась, оттянула воротник, почувствовала легкое прикосновение детских губ на шее, затем быстро отскочила и рванула воротник на место.
— Ну вот, — удовлетворенно сказала Элла, с улыбкой отстраняясь. — Теперь лучше?
Я с трудом натянула улыбку, хотя во рту ощущала вкус пепла.
— Да, Элла, — механическим голосом ответила я. — Теперь лучше.
Я подождала у двери, пока Симона уложила дочь и включила портативный телевизор на полке в изножье кровати на канал с мультфильмами. На экране два розовых бегемота в балетных пачках били друг друга по голове сковородками; каждый удар сопровождался звуковым эффектом, напоминающим удар молотка по чугунной заклепке.
Я спросила себя, насколько разумно позволять Элле смотреть такие сцены, учитывая все произошедшее. Мне представлялись дикие необузданные ночные кошмары. Но, безучастно понаблюдав за действием несколько секунд, она начала хихикать. Хорошо, что у меня нет детей.
