Ведь даже если бы у него сейчас появилась возможность сойтись с теми, кто учился в стенах Прайма, он пересчитал бы этих людей на пальцах одной руки. Те, кто не стали врагами, превратились в пустые оболочки наблюдателей, планомерно занимавших пространство и не имеющих к жизни Кира никакого отношения.
Звонким щелчком пальцев его мысли и реальность словно поменялись местами, перекинувшись приоритетами. Теперь происходящее наяву виделось сном, медленно тянувшимся перед глазами, словно повинная тех часов, что организм должен был провести в забытьи, восстанавливая потерянную энергию и готовясь выполнять естественные функции в будущем. Мысли же приобрели острую терзающую важность, лелеемые и оберегаемые, они ластились к Киру наивными любящими питомцами, раскрашивая унылое существование и даруя толику смысла этому полубестолковому фарсу, разыгрывающемуся вокруг.
Кир явно ощущал отчуждение, ставшее после происшествия с Санарой и Азулом из прозрачной пленки бетонной стеной. Каких только сплетен не распускали праймовцы — все это парню приходилось слышать урывками до занятий, пока класс ожидал профессора или за общим столом, где он теперь обедал в одиночестве.
Он чувствовал себя живущим в иллюзорном мире, над которым витал словно призрак; единственное, что его возвращало в действительность, это челнок и редкие разговоры с Гвиником и Джулианом, во время которых на них презрительно косились остальные. Но парочке неразлучных друзей это спускали — те уже не раз показали себя в драках и мелких разборках, чтобы у кого-то хватило глупости соваться к ним с претензиями.
Однако в те минуты, когда они пересекали порог реальности Кира, их словно тоже вычеркивали из настоящего момента, позволяя раствориться на несколько минут в параллельном пространстве выброшенного изгоя.
Видя это, Кир сводил общение с ребятами до минимума — ему не хотелось стать причиной еще чьих-либо проблем. Достаточно было и того, что за дружбу с ним поплатилась Санара.
Единственное, от чего Кир не смог отказаться, это разговоры с Раймахом. Тот ни разу не ответил ему отказом в помощи с чертежами и охотно делился мнением по поводу идей Кира. Иногда, после долгого молчания, Кир даже обращался к нему за разъяснениями к домашке, хотя и сам все отлично понимал, преследуя единственную цель — не забыть, как общаются люди. А всё его вина…
Кир с ненавистью глянул поверх прохода на желтый челнок в самой середине.
Там, как ни в чем не бывало, крутился Азул, с ключом в руке, в пропитанной потом майке и растрепавшимся хвостом светлых волос. Расплывшиеся синяки под глазами поблекли, превратившись в легкие тени, правда, на носу была заметна небольшая горбинка, которая вряд ли исчезнет сама собой. И всего-то, а Кир теперь должен раздражаться всякий раз, думая о том, в какие еще неприятности могла вляпаться Санара в новой школе. А что так оно и было, у него не возникало ни малейшего сомнения.
Азул с тихой злобой смотрел на то, как фризиец облизывает свой ЛА — как будто это ему поможет! Автоматически коснулся носа, нащупывая небольшое уплотнение, и жгучая ярость снова разлилась по венам. Сжал крепче кусок холодного металла в руке, пытаясь совладать с ураганом в душе. Это жалкое ничтожество посмело оставить на нем след… ничего, врачи всё исправят, как только он окажется на Имрахе.
Азул тихо и глубоко выдохнул, обещая, что он найдет момент когда никто — ни директор Прайма, ни сам Император не сможет этого выскочку защитить, и тогда…
Парень гневно сплюнул под ноги и растер пятно, словно принося клятву на этом самом месте уничтожить фризийца.
Две недели до пробного заезда пронеслись на одном дыхании, захватив второкурсников в плен металлических силков и не выпуская никого из ангара дольше, чем было необходимо. Ребята плохо спали, их глаза светились нездоровым блеском в предвкушении долгожданного момента, когда им наконец-то представится возможность испытать свои игрушки.
За неделю до пробного полета они должны были продемонстрировать стандартный набор фигур: взлет, набор скорости, поворот влево-вправо, маневрирование носом вверх-вниз, если позволяли технические характеристики, и посадка.
