— Ну что, сударь, — сказала она, — господин Реньо, верно, выложил вам свою историю о Гранд-Бретеш?
— Да, тетушка Лепа.
— Что же он вам рассказал?
Я вкратце повторил ей смутную и бесцветную повесть о госпоже де Мерэ. При каждом слове она все больше настораживалась, глядя на меня с пытливостью трактирщицы, — это качество является чем-то средним между чутьем жандарма, хитростью шпиона и лукавством купца.
— Дорогая тетушка Лепа, — добавил я, кончив рассказ, — мне кажется, что вы знаете еще кое-что... Иначе зачем бы вам сейчас прийти ко мне?
— Ах, честное слово, нет! Это так же верно, как то, что я зовусь Лепа.
— Не клянитесь! По глазам вижу, что вам известна какая-то тайна. Вы знавали господина де Мерэ? Что это был за человек?
— Боже мой, господин де Мерэ был красавец мужчина, такой высокий ростом, что его взглядом не охватишь. Настоящий пикардийский дворянин! А уж нравный! Чуть что, вспыхнет как порох, — так у нас здесь говорят. За все он всегда расплачивался наличными, чтобы ни с кем не иметь осложнений. Очень уж он был горячего нрава. Все наши дамы были от него без ума.
— Потому что он был горячего нрава? — спросил я хозяйку.
— Может быть, и так, — ответила она. — Сами понимаете, сударь, за какого-нибудь обыкновенного человека госпожа де Мерэ не пошла бы, — не в обиду будь сказано другим, она была самая красивая и самая богатая невеста во всей Вандомской округе. У нее было тысяч двадцать ренты. Весь город собрался на ее свадьбу. Новобрачная была такая хорошенькая, такая приветливая, — просто прелесть, не женщина, а золото! Ах, какая это была пара!
— Брак был счастливый?
— Да как вам сказать?.. И да, и нет... наверняка-то мы ничего не знали, сами понимаете, ведь знатные господа с нами не бывают на короткой ноге. Госпожа де Мерэ была женщина добрая, ласковая, пожалуй, ей иногда не сладко жилось из-за крутого нрава мужа. А он был гордый, но мы все же любили его. Ну, уж такой он был! Дворянин... сами понимаете...
— Однако должна же была случиться какая-то беда, чтобы господа де Мерэ так скоро разошлись?
— Я не сказала, что случилась беда, сударь. Об этом я ничего не знаю.
— Ах, вот как? Теперь я уверен, что вы все знаете!
— Ну, ладно, сударь, я все вам расскажу. Когда я увидела, что к вам идет господин Реньо, я сразу поняла, что разговор пойдет о госпоже де Мерэ и об ее усадьбе. И вот надумала я, сударь, посоветоваться с вами; вы человек, видно, благоразумный и плохого не посоветуете такой беззащитной женщине, как я. Я ведь никогда никому не делала зла, а все-таки совесть меня мучает. Никому из здешних жителей я не смею признаться. Они все сплетники и не умеют держать язык за зубами. А к вам, сударь, я привыкла, — другие-то постояльцы никогда не жили у нас так долго, как вы, и мне некому было рассказать про эти пятнадцать тысяч франков...
— Дорогая тетушка Лепа, — прервал я поток ее красноречия, — если ваша исповедь может доставить мне какие-нибудь неприятности, то я ни за какие блага в мире не хочу ее выслушивать.
— Не бойтесь, — перебила она меня, — вот сейчас сами увидите.
Настойчивость моей почтенной хозяйки навела меня на мысль, что я не первый, кому она доверяет тайну, единственным хранителем которой я должен был явиться. Я стал слушать.
— Сударь, когда император послал сюда на жительство военнопленных и прочих иностранцев, то у меня за счет казны поселили одного молодого испанца, — его оставили в Вандоме под честное слово. Но, хоть он и дал честное слово, что не убежит, а все равно каждый день должен был являться в префектуру. А испанец-то был знатного рода, уж поверьте. Имя у него кончалось на «ос» и на «диа», что-то вроде Багос де Фередиа[63]. Оно записано у меня в книге постояльцев; если хотите, можете взглянуть. Вот уж красивый был молодой человек! А говорят, что все испанцы — уроды. Ростом был невелик — пять футов с небольшим[64], но сложен был прекрасно. Руки у него были маленькие, и уж как он их холил! Поглядели бы вы, сколько у него было разных щеточек, не меньше, чем у женщин, для всяких прихорашиваний. Волосы у него были густые, черные, глаза огненные, цвет лица довольно смуглый, но мне это очень нравилось. Белье он косил очень тонкое, я такого ни у кого не видывала, хотя у меня и останавливались важные особы, и между прочим генерал Бертран
