Чарди понимал, что не стоит этого делать, и все же не смог удержаться. Он был так близко, а Данциг благоразумно торчал в своем номере в «Рице», дрых на кремовых простынях. И он сказал Джоанне, что попытается. Таксист улыбнулся, когда он назвал Кембридж. И вот теперь, став на восемь долларов беднее, Чарди шагал по дорожке к громоздкому старому дому. Он позвонил у входа в подъезд, взлетел по темной лестнице, пронесся по коридору старинного дома, не заботясь о том, что безбожно топочет, и увидел, что дверь ее квартиры открыта.
– Ты все-таки пришел! – воскликнула она.
– Даже Данциг иногда спит. Завтра у него напряженный день. Вот он и улегся пораньше.
Он обнял ее, и они поцеловались на пороге.
– Я так рада.
– Господи, я страшно запыхался, Джоанна, я совсем старый. Только посмотрите на меня, я старик, такая пробежка мне уже не под силу.
Чарди вошел в квартиру.
Джоанна работала над текстом за пишущей машинкой, где были собраны книги и листы рукописи. Он подошел к холодильнику, вытащил банку пива и вскрыл ее. Жадно выпив половину, он оторвался от банки, чтобы скинуть пиджак и бросить его на диван.
– У тебя пистолет?
– Они хотят, чтобы он у меня был. Как ты, Джоанна? Я вижу, ты работала? Продвинулась вперед? Я хочу прочитать твою книгу. Уверен, она хороша. Вот увидишь, ты заработаешь не одну премию. Давай посидим и поболтаем, как будто мы уже пятнадцать лет женаты и успели надоесть друг другу хуже горькой редьки. Иди сюда, расскажи мне все. Все, что у тебя накопилось. Сегодня…
– Пол, этот пистолет действует мне на нервы.
Он вдруг понял, что она расстроена. Поначалу он не заметил этого: его переполняла радость от встречи с ней.
– Прости. Я не подумал, что он действует тебе на нервы. Давай я брошу его где-нибудь.
– Пол, я имею в виду не пистолет как таковой. Я не боюсь пистолетов. Пол, дело в этом пистолете. Он предназначен для того, чтобы застрелить его.
– Джоанна, это оружие, выданное на время операции по обеспечению безопасности, которую проводит управление. Они хотят, чтобы я носил его, они ждут, что я буду его носить. Вот и все. Ничего не изменилось.
– Пол. Ты собирался помочь. Ты сказал, что твоя верность принадлежит…
– Я участвую в охране. Они ожидают, что я буду носить пистолет. Они ожидают, что я защищу Данцига от Улу Бега. Если они поймут, что я не хочу этого делать, я стану для них бесполезен. От меня избавятся, и я ничего не смогу.
– Он вызывает у меня отвращение. Сними его… спрячь куда-нибудь. Я не желаю на него смотреть.
– Да, конечно.
Он выпутался из замысловатой портупеи, упряжи из резинок, ремней и кнопок, всей этой хитроумной снасти, окружающей и поддерживающей пистолет, и комком затолкал громоздкое снаряжение под пиджак.
– Так лучше?
– Да….
– Ведь нет. Я же вижу.
– Нет, не лучше.
– Прости. Что случилось?
– Все безнадежно, так ведь? Мы просто притворяемся? Дело зашло слишком далеко, мы ничего не можем сде…
– Нет. – Он подошел к ней и стиснул ее плечи. – Нет, у нас все получится. Просто нам необходимо, чтобы он сделал первый шаг. Мне нужна возможность достучаться до него. Если я смогу поговорить с ним, убедить его, объяснить все, тогда я смогу пойти к ним. Я смогу уговорить их помочь мне заключить соглашение. Я пойду к этому чертову Мелмену, я приползу к нему на брюхе, если это будет нужно.
– Пока что у нас еще ничего не получилось. Мы просто сидим сложа руки.
– Они считают, что он на Среднем Западе. По их мнению, кто-то украл у него деньги. Я уже неделю пытаюсь убедить их послать меня туда.
– Значит, они сжимают вокруг него кольцо, а мы сидим здесь сложа руки. Занимаемся говорильней.
– Я потороплю события, клянусь. Пойду к Мелмену в понедельник, как только мы вернемся. Расскажу ему все. Я… Я просто не могу предложить ничего другого, Джоанна. У меня нет ничего другого.
– Почему-то все идет не так. Они смыкают кольцо, ты торчишь с Джозефом Данцигом в тысяче миль отсюда, я сижу над книгой, которую никак не могу закончить, которая никак не пишется, и мы… от нас просто ничего не зависит. Ничего не получается.
