– У меня нет денег, у меня нет денег, – проскулил бармен.
– Да не нужны мне твои деньги, черт тебя дери, – прикрикнул Тревитт по-английски.
– Прирежь его! – завопил парнишка, наблюдая за потасовкой сверху с буйной жестокой радостью.
– Заткнись, ты. Silencio!
– Отпустите меня, сэр. Я один кормлю сестру, маму, двух братьев и наших собак. Не трогайте меня.
– За что убили старого гринго? Давай говори, черт бы тебя побрал!
Он слегка вывернул запястье мексиканца вправо.
– А! Ой! Мне больно! Ой. Не надо больше. Он выбрал не ту женщину.
Тревитт сильнее стиснул пальцы на запястье.
– Настоящую причину, черт тебя дери!
– Вы делаете мне больно!
– Естественно, я делаю тебе больно. Давай, черт тебя дери, колись.
Он стиснул пальцы.
– А-ааааа!
Закричал петух, Тревитт опасливо оглянулся по сторонам, но никакого движения не заметил, хотя ему показалось, что коза в загоне дальше по улице пошевельнулась. Он понял, что надо поторапливаться. Через несколько минут тут закипит жизнь.
– За что, за что? – проревел он яростно.
– А-а! Пустите меня, пожалуйста. Не делайте мне больно.
Тревитт немного ослабил хватку.
– В следующий раз я сломаю тебе руку. За что они убили старика? За что?
– Он интересовался Рамиресом.
– Ясно. И что?
– Говорят, Оскар Меса подставил Рамиреса, чтобы занять его место. И тут появляется этот старый гринго и начинает задавать вопросы. А Оскар не любит гринго и не любит вопросов.
– Оскар? – переспросил Тревитт.
– Да. Пустите. Ох, пожалуйста, мистер, мне так больно.
Тревитт почти отпустил его. Он устал, силы и решимость почти покинули его. Но тут в нем вдруг вновь всколыхнулась темная ярость.
– Нет, черт тебя дери, тут что-то еще.
Тут должно быть что-то еще. Не может не быть. Он тряхнул мексиканца еще раз.
– Ой-ой-ой. Нет, клянусь. Господи Иисусе, Пресвятая Дева Мария. Он убьет меня, если узнает.
Если это было все, Тревитт влип по-крупному. Следующий шаг? А нет у него никаких следующих шагов. Это была не разведоперация, а мафиозная стычка. Он ввязался в нее, и теперь за ним охотится весь преступный мир Мексики. Или молокосос врет?
Он попытался сообразить, как на его месте поступил бы кто-нибудь из старых ковбоев. Чарди, герой, профи, всем оперативникам оперативник. Как бы он поступил? Может, мексиканец врет, а может, и нет. Существовал всего один способ удостовериться – уделать его по полной программе. Подвести его к черной границе смерти и посмотреть, как он запоет.
Тревитт мгновенно понял, что Чарди на его месте был бы способен на большую жестокость: разве оборотная сторона отваги – не бесчувственная способность делать больно и не ощущать за собой вины? Так что, небось, кто-нибудь, вроде Чарди, переломал бы этому сопляку пальцы на обеих руках, потом коленные чашечки, потом нос, высадил бы все зубы, сломал запястья, и этот малыш заговорил бы, как миленький. А потом этот воображаемый Чарди воспользовался бы информацией, которую выудил из него, и раскрутил бы ее на всю катушку. Стал бы героем. Зародилась бы легенда, пошла слава, может быть, его карьера рванула бы в гору. Но никто – и меньше всех Чарди – не вспоминал бы об искалеченном молокососе, униженном, растоптанном, над которым почти надругались в вонючей канаве в какой-то захолустной мексиканской трущобе; о мальчишке, которого использовали и выбросили за ненадобностью.
Тревитта затопила усталость. Вся его решимость растаяла, как дым.
– Ох господи, – пробормотал он, понимая, что больше не сможет причинить боль своей жертве.
И почувствовал, как молокосос отполз от него.
– Давай. Пшел. Вали отсюда, – сказал он.
Юный бармен шарахнулся, потер губы, потом ноющее запястье и поспешно перекрестился в благодарность за избавление.
– Ты неправильно сделал, – заявил Мигель, сидевший на краю канавы. – Надо было заставить его говорить.
– Заткнись. Я перережу тебе глотку, щенок, – пригрозил Роберто, сделав вялое движение, от которого мальчишка бросился наутек.
– Давайте проваливайте. Оба.
Теперь Тревитт не мог видеть ни одного, ни другого.
Он уселся на землю, чувствуя отвращение и усталость. Следующий шаг? Departamento de Policia. И поживее, пока кто-нибудь из местной мафии не расправился с ним из-за права собственности на «Оскарз». И все же этот шаг пугал его, он означал окончание целого этапа его жизни. Потому что в управлении теперь ему не работать – это уж как пить дать. После того, как он так напортачил, ему ничего не светит.
