Билл Спейт, закончивший свои дни в канаве за борделем. Управление не смогло или не захотело никак прокомментировать этот факт, разве что в форме присутствия на церемонии и, как надеялся Чарди, объяснения вдове, что ее муж исполнял там задание, а не развлекался со шлюхами. Впрочем, стоило ли от них ожидать хотя бы этого? Возможно, на данном этапе единственным объяснением было молчание; никогда не знаешь, какого мнения в подобных вопросах придерживаются в высшем эшелоне.
Толпа расступилась, и Чарди огляделся по сторонам. Он увидел Миллера, в настоящем автора двух бездарных романов и мемуаров, в которых он восхвалял самого себя. Рядом с ним О'Брайен, по слухам заколачивающий на Уолл-стрит по полмиллиона долларов. Ему показалось, он узнал и Шустера, немца по происхождению, который прожил в Америке так долго, что почти утратил свой акцент, в недавнем прошлом страхового агента. Боже, здесь были и все остальные, прошедшие сквозь горнило пятидесятых и шестидесятых, свидетели холодной войны в Европе и военных баз в знойных дельтах рек по всей Азии. Если собрать в кучу таланты всех, кто стоит вокруг, можно провернуть неплохую операцию, подумалось Чарди. Но разумеется, никто не стал бы этого делать.
– Бедный Билл, – произнес кто-то. – Бедный старина Билл.
Чарди слышал это в тысячный, в двухтысячный раз. Бедняга Билл, – Билл, когда-то подававший такие большие надежды, Билл, которому когда-то прочили блестящее будущее, и вот как все закончилось.
– Бедная Маргарет, вы хотите сказать, – послышался другой, женский голос. – Осталась одна с тремя мальчишками.
Похороны выбили Чарди из колеи сильнее, чем он мог предположить. Несмотря на то, что небо было голубым, солнце – ярким, трава ослепительно, по-весеннему зеленой, а надгробия белыми, Чарди била дрожь. Он ненавидел похороны всю жизнь. Эту мертвую тишину, от которой мороз по коже. Это напоминание о католицизме, вере, от которой он отступился. Должно быть, сказывалась ирландская кровь, кровь его матери: весь этот дешевый драматизм, трубящие горны, развевающиеся стяги, вдовы, осиротевшие мальчики затрагивали в нем сентиментальную струнку. Чарди ощутил, как на него накатывает черный морок мрачной задумчивости, разъедающий дух, разрушительный. Отрава уже проникла в кровь; теперь он на несколько часов выведен из строя. А там не заставит себя ждать головная боль, а за ней – очередной страшный приступ самобичевания. Все его грехи и неудачи вереницей потянутся из его памяти, как эти смазливые солдатики в синих мундирах, гвардейцы, чеканящие шаг, со штыками, на которых играет солнце. Всего на миг поток людей перед ним расступился, и он стал свидетелем картинной сцены: беззвучно рыдающая вдова со склоненной головой, трое храбрых мальчиков вокруг и рядом, держа ее за руку и словно принимая на себя всю их скорбь, Сэм Мелмен.
Чарди не видел его почти семь лет, с самого расследования. Сэм совсем не изменился. Облаченный в темный костюм, он безупречно подходил на роль утешителя вдов и сирот, которая была совершенно не по зубам бедняге Йосту. Это был один из многочисленных талантов Мелмена – он умел найти верное слово, знал, как уверенно и с достоинством разрешить неприятную ситуацию. Он обращался ко всем четверым. Чарди так и слышал: «Если вам что-либо понадобится, только позвоните. Мы рады будем помочь. Мы знаем, как нелегко вам сейчас. Мы сделаем все, что будет в наших силах. И деньгами поможем».
Интересно, вдове известно, что Билл с Сэмом были почти ровесниками и когда-то давно многие считали их потенциальными соперниками в важных заданиях, предстоящих в будущем? Нет, наверное нет; Билл был не из тех, кто мешает в одну кучу работу и семью.
Чарди в ярости отвернулся. Мелмен его не заметил, но определенно должен понимать, что он будет где-то поблизости. Чарди был уверен, что встреча с ним не смутит Мелмена, тот не станет неловко отводить взгляд, переминаться с ноги на ногу. Нет, Сэм посмотрит ему прямо в глаза, может, даже улыбнется.
«Привет, Пол, – скажет он, оставляя всю неловкость в далеком прошлом, – как поживаешь? Не бедствуешь? Слышал, ты теперь на контракте. Рад, что ты вернулся в наши ряды».
