Америка лишилась своих Джарди. Отвергла их, оттолкнула, изжила, изничтожила, предала анафеме по какой-то немыслимой причине.
В своем путешествии он не видел Джарди – того духа, который тогда, в горах, представлялся ему самой сутью Америки, а оказался, пожалуй, всего-навсего самой сутью Джарди. Джарди всегда подстегивал их.
Но Джарди их предал.
Джарди, Джарди. Почему?
Голова у него гудела. Измена Джарди была как насмешка.
Джарди, ты был мне братом. Джарди, я любил тебя. В тебе было благородство, Джарди, ты не мог так поступить.
Почему, Джарди? Кто завладел тобой, Джарди, кто отнял тебя от нас, кто натравил тебя на нас? Ты скорее умер бы, Джарди, чем предал нас?
Один раз ты подарил жизнь, Джарди. Ты подарил жизнь моему сыну, Апо. Зачем же ты потом отнял ее, брат мой?
– Литл-Рок, ребята. Городской автовокзал, осталось минут десять. Не забывайте свой багаж.
Пассажиры зашевелились.
Улу Бег выглянул в окно: еще один бездушный сизый город.
– Да уж, твою мать, самое время, – буркнул чернокожий сосед и перевернул очередную страницу газеты.
«ЧУДОДЕЙСТВЕННЫЕ ЭНЕРГЕТИЧЕСКИЕ ПИЛЮЛИ ВОЗРОЖДАЮТ ЖИЗНЕННЫЕ СИЛЫ».
«СТРЕЙЗАНД СЫГРАЕТ В ФИЛЬМЕ РЕДФОРДА».
«СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ ДОЛЖНЫ ПРОДЕМОНСТРИРОВАТЬ ВОЛЮ, ЗАЯВЛЯЕТ ДЖО ДАНЦИГ».
Тревитта не покидало ощущение, будто он присутствует на аудиенции у Линдона Джонсона.[20] Рослый старик, чья мумифицированная кожа никогда не потела, с кулачищами размером с хороший окорок, глазами как бритвы и неизменным пистолетом в кобуре, горячо ратующий за немногословную справедливость по-техасски: без лишних слов, огнем и мечом. Подобные личности, подобные образчики человеческого обаяния всегда были для Тревитта погибелью. Они завораживали его, и он утрачивал бдительность, а это было неразумно и опасно. Вернон Телл был инспектором пограничного патруля США, начальником погранпункта в Ногалесе, штат Аризона. Он пытался объяснить Тревитту с Биллом Спейтом, которые сидели у него в кабинете под сомнительной легендой следователей Бюро по контролю за продажей алкоголя, табачных напитков и огнестрельного оружия при Министерстве финансов, интересующихся незаконным применением автоматического оружия, как мало зацепок в деле об убийстве двух его подчиненных, совершенном одиннадцатого марта. На нем были гигантские очки с желтоватыми стеклами, а такой короткий ежик, как у него, Тревитт видел впервые в жизни.
Тревитт щурился от жары, пытаясь разложить все по полочкам. Очевидно, разговор достиг кульминации, поскольку и грузный старый пограничник, и Билл Спейт поднялись. Тревитт почувствовал, что положение выходит из-под контроля, и ощутил настоятельную потребность вновь вернуть себе верховенство, если оно вообще когда-нибудь у него было, – но против воли тоже встал, поддавшись стариковскому магнетизму Вернона Телла и желанию продемонстрировать этому зануде Спейту, что он не растерялся.
Старый офицер вдруг обернулся к нему и спросил:
– Был во Вьетнаме, сынок?
Тревитт вздрогнул и немедленно почувствовал себя как на экзамене.
– Нет, сэр, – ответил он.
– Ну, – сказал Телл, на чьей травянисто-зеленой униформе не образовалось ни складочки, несмотря на то, что кондиционер у него в кабинете не работал и Тревитт со Спейтом давным-давно испеклись в своих костюмах, – я потому спрашиваю, что ночами здесь, как во Вьетнаме.
Он махнул в сторону окна, за которым под ослепительным безоблачным небом простирался типичный пейзаж юго-запада – миля за милей низкорослая поросль, пустыня и горы, среди которых затесался случайный знак какой-то придорожной забегаловки.
– Они привозят пушки и дурь и, понятное дело, просто незаконно ломятся через границу. Летят самолетами, едут на джипах, идут пешком. Тут иной раз такое творится, что за голову впору хвататься.
– Уверен, работенка у вас нелегкая, – беспомощно сказал Тревитт.
– Идемте, – пригласил их Телл.
Он двинулся вперед по сверкающему коридору под взглядами многочисленных официальных портретов и провел их через зеленую двустворчатую дверь. За ней оказались ворота, которые старый полицейский проворно открыл. Они очутились еще в одном коридоре, и чем дальше они в него углублялись, тем сильнее становились духота и дискомфорт. По обеим сторонам тянулись пустые камеры, но у них была иная цель: в конце коридора в аккуратной конурке сидели двое пограничников в форме.
