Впрочем, может быть, это давал о себе знать возраст. У всех так. С чего бы этому темному ангелу пощадить тебя, Рейнолдо? Ты даже не молишься, разве что когда кто-то пытается тебя пристрелить, а в этой больнице на далеком севере, в окружении бледных, бескровных, спокойных norteamericano, на тебя никто не покушается.
Он лежал в темноте и без конца смотрел телевизор сквозь опухшие щелочки век. Неудобная нашлепка на сломанном носу закрывала обзор, но ему было все равно. Он был как во сне – и все же не спал. Нет, ему точно что-то подсыпали. Скоты! Но у него не осталось даже сил ненавидеть их.
В полудреме он думал о побеге, еде и женщинах. Главным образом о женщинах, молоденьких индианках, девственницах, если говорить точнее. Его орган не находил себе применения вот уже несколько месяцев. Хуже чем в тюрьме – там за деньги шлюха тебя обслужит.
В палату вошел светловолосый врач.
Что? Это какой-то новенький.
Его силуэт вырисовывался в дверном проеме. Рамирес ждал. Значит, о нем все-таки не забыли. Вот, даже новый доктор. Может, сказать что-нибудь человеку, который молча стоит на пороге? Он явно не мог понять, спит Рамирес или нет: перебинтованное лицо мексиканца тонуло в тени. Загадка из области этикета продолжала мучить Рамиреса. Говорить или не говорить?
Впрочем, его нередко так проверяли, он знал это; они заглядывали к нему в палату в самое неурочное время, чтобы посмотреть, чем занят их гость. Так что Рамирес не удивился и не встревожился, а решил лежать спокойно, пока врач не уйдет.
Но доктор не уходил. Он быстро покрутил головой, оглядывая пустынный коридор, потом вошел в палату и тихо прикрыл за собой дверь.
Очень интересно.
Рамирес лежал неподвижно и наблюдал, как врач крадется вдоль стены. Он подобрался к телевизору, который был укреплен на стене, и протянул руку к кнопке.
Он что, хочет переключить на другую программу?
Но доктора вовсе не интересовали программы. Он прибавил громкость, сначала немного, потом еще.
Все это Рамиресу очень не понравилось. Никто из докторов раньше так себя не вел. Они что, собрались от него избавиться? Ну да, он ведь им как кость в горле, разве не так? И разве не по его вине погиб в горах тот глупый молокосос?
«Матерь Божья, помоги мне.
Пресвятая Дева, дай мне сил.
Молю тебя, пресвятая Богородица, прости меня. Я много грешил, и я дурной человек, очень, очень дурной, я убивал и прелюбодействовал. Прости меня, пресвятая Богородица. Если бы только у меня были силы! Если бы только я мог двигаться, если бы не этот туман в голове, не эта проклятая неповоротливость».
Врач подошел к постели, сунул руку за пазуху пиджака и вытащил небольшой пистолет.
Он подошел совсем близко, как будто плохо видел, и протянул вперед одну руку, словно хотел нащупать беззащитное горло, которое было скрыто в тени.
Рамирес ощутил на своей коже его пальцы.
«Матерь Божья, помоги своему грешному сыну Рейнолдо».
Врач поднял руку с пистолетом, чтобы выстрелить в самое горло. Но в тот миг, когда дуло приблизилось к коже, святая Дева в своей доброте и бескрайней всепрощающей любви к грешному Рейнолдо Рамиресу даровала ему небывалый прилив сил, который тот вложил в один короткий молниеносный удар снизу в нависающий докторский подбородок, отчего ошеломленный врач полетел на спину, а Рейнолдо перекатился на правый бок, слетел с кровати, чудесным образом вновь обретя свое обычное проворство и хитрость. И в ту же секунду, когда он сорвался с края кровати, уходя с линии огня, просвистевшая мимо него пуля раскололась о линолеум.
Рейнолдо грохнулся на пол, но тут же вскочил и налег плечом на кровать, с нарастающей скоростью увлекая ее вперед, пока она не врезалась в доктора и не прижала его к стене. Рамирес на ходу подхватил массивное днище кровати и с размаху опустил его на доктора. Послышался еще один странный выстрел. Он обернулся, чтобы взглянуть на оружие, но увидел лишь телевизор, на экране которого ковбой палил из пистолета. Мексиканец обеими руками стащил его с полки и поволок через всю комнату к стене, где врач пытался выпутаться из кучи постельных принадлежностей. Тяжелый ящик угодил в стену и рухнул доктору на голову. Тот снова завопил от боли.
