Руки у Чарди были связаны в запястьях перед собой; он видел древние камни и чувствовал запах собственного закисшего пота. Всю ночь он думал о своей спине.
– Пол, прошу вас. Помогите мне. Мы можем сотрудничать.
На его спине выжгли вторую дыру.
* * *
– Как прошел вечер, Пол? Охранники говорят, вы всю ночь кричали. Они утверждают, что вы несколько раз просыпались от кошмаров. Наверное, психологическое давление, которое вы испытываете, просто чудовищно. Я знаю, что это дело и мне самому дается нелегко. Надеюсь, сегодня все закончится и мы сможем сотрудничать. Что скажете, Пол? Думаете, вы сможете мне помочь?
Чарди молчал; краем глаза он видел Спешнева – тот стоял чуть сбоку и позади него в своей мятой форме.
– Пол, давайте подумаем обо всем. В эту самую минуту один американец из корпорации «Ай-би-эм» продает одному русскому из Комитета по научным исследованиям сложнейшее программное обеспечение, в котором не под силу разобраться ни вам, ни мне. Предательство? Нет, это делается в открытую! Деловыми людьми! При поддержке и с одобрения обоих правительств. Это просто торговля. Точно так же продаются лицензии на разлив «Пепси-колы» и производство «Форда Пинто». Взамен мы отваливаем вам тонны наших полезных ископаемых, руд и прочего. И чего вы хотите добиться на фоне этого обмена, этой буйной феерии коммерческой алчности, этой идеологической кооптации? Не глупите, Пол. Вы помешаете одному человеку – мне – стать полковником. Это действительно смешно, Пол. Я хочу, чтобы мы с вами сотрудничали в этом деле.
На его спине выжгли третью дыру.
* * *
– Пол, мне сказали, вы провели ужасный вечер. Охранник утверждает, что вы совсем не спали. У вас больной вид, Пол. Честно говоря, вид у вас – краше в гроб кладут. Жутко. Думаю, вчера я позволил им зайти слишком далеко. Рана осталась кошмарная. Если бы вы видели ее, Пол, вас бы передернуло. И мухи. Должно быть, мухи сводят вас с ума. Пол! Сколько еще вы намерены продолжать в том же духе? Вы же просто губите себя!
К этому времени Чарди уже оставил все мысли о героизме. В камере, в окружении людей со сварочными горелками, отвага не имела смысла. Ему стало наплевать на курдов; пусть они переловят всех курдов, пусть переловят Улу Бега с его шайкой безумцев. Да и управление – что в нем было толку? Они позволили ему провисеть на веревках уже три дня, в собственных нечистотах, в камере, кишащей крысами, в средневековой темнице, полной прелой соломы, где по ночам разносились крики других людей, где его мучили кошмары, жуткие и бесконечные, и он не мог думать ни о чем, кроме сварочной горелки.
– Можно подумать, кому-то есть до этого дело, – продолжал Спешнев. – Вы действительно полагаете, будто кого-то из вашей верхушки заботит ваша судьба? Задумайтесь, Пол – вы действительно довольны тем, как они с вами обходились? Разве они не поглядывали на вас свысока, как на какого-то авантюриста из рабочего класса, немногим лучше простого наемника? Поправьте меня, если я не прав: они все носят костюмы в полосочку и черные туфли, так? Я прав, я знаю, что прав. Они не прикладывают ни к чему ни малейших усилий. Они носят эти свои очки в розовой оправе, пластмассовые штучки-дрючки. Все они прекрасно знакомы друг с другом и с отцами друг друга, все они ходили в одни и те же школы. Они играют в сквош. Они отправляют своих детей в те же самые школы, где учились сами. Они живут в самых шикарных пригородах Вашингтона. В Маклине или в Чеви-Чейзе. Они пьют вина и знают толк во французской кухне. Они говорят на другом языке. А вы наводите на них ужас. Вы пугаете их до икоты, потому что относитесь к тем редким людям, у кого есть талант. О, как посредственности ненавидят талант! Они презирают его! Он внушает им страх. Вы – талантливый боец, у вас есть воля, отвага. А они отчаянно вам завидуют и ненавидят вас за это. Подумайте об этом, Пол. Не глупите. Неужели ради этих людей стоит терпеть такие пытки? Подумайте о том, что я говорю, Пол. Они бросят вас гнить тут до второго пришествия. У них не хватит воображения, чтобы представить себе все то, чему вы здесь подвергаетесь, Пол. Скажите мне, это ведь так легко.
