А кома не переставала поражать реалистичностью и последовательностью событий. Люди обратили внимание на моё подозрительное спокойствие и благостную улыбку. Из полицейского участка меня перевезли в больницу.
Болеть в стимпанке мне не понравилось. Нет, никаких ужасов вроде кровопусканий и пиявок не прописали, да и чистоту тут соблюдали, но отношение ко мне было… мягко говоря, наплевательское. Кровь на посторонние вещества не проверили, кроме головы, ничего не осмотрели, о психологах тут вообще не слышали, а психиатр подтвердил амнезию всего парой вопросов. Вот оформление рентген-кабинета вызвало приступ восхищения – все эти символы, рычажки, знаки и камушки, которые двигались, щелкали и мерцали, оказались прекрасны.
- Почему кровь на анализ не взяли? – не утерпела я, выйдя из кабинки и взяв в руки футболку.
- Зачем? – удивился врач, который внимательно рассматривал картинку на своем мониторе.
- Ну… А вдруг меня чем-то напоили?
- Нет, тебя ничем не поили, - всё так же удивленно выговорил он.
- Но как вы об этом узнали?
Он хмыкнул и поманил меня к себе, побуждая заглянуть в машинку. Я глянула и обалдела. На мониторе поочередно отобразились картинки мальчишеского тела: строение скелета, кровеносных сосудов, нервных тканей, внутренних органов и прочие анатомические подробности c анализом всех этих систем и различных жидкостей, которые в них плавали. Какой рентген? Тут МРТ нервно курит в сторонке!
Каюсь, восхищение на родном и могучем я не удержала.
- Как это работает?
Врач пожал плечами.
- Эльтская технология, - ответил он непонятно и вчитался в анализы.
Я бесцеремонно склонилась над его плечом.
Зубодробительные термины и старая-добрая латынь сложились в диагноз – черепно-мозговая травма средней тяжести, ушиб. Причем, судя по снимку, ходила я так уже давно.
Врач, очевидно, вычитал что-то еще, потому что взгляды в мою сторону последовали весьма странные. Меня моментально определили в стационар для наблюдения, причем этот дяденька зашел ко мне раз двадцать за день под всякими предлогами. Учитывая, что я пребывала в теле мальчика приблизительно тринадцати лет, интерес с его стороны выглядел не самым лучшим образом. В принципе, мужчина был ничего так, но тело упорно отказывалось не только менять пол, но и становиться старше. Для осознанного сна нетипично, но я и не всегда могла управиться со снами. Практики в таких делах было маловато.
После оказания помощи со мной возжелали поговорить полицейские. И только это заставило меня немного подумать над размерами подкравшегося песца.
- Как тебя зовут? – спросила полицейская леди.
И тут-то в моей ударенной башке встал такой действительно нехилый вопрос: а и правда, как назваться? Поди докажи глюку, что он глюк, а я не мальчик, а взрослая девочка! Наверное, на моём лице отобразилась часть этих дум, потому что полицейская леди успокаивающим тоном зажурчала:
- Не волнуйся, ничего страшного, если ты чего-то не помнишь. После такого удара по голове это естественно. Скажи, пожалуйста, где ты был до того, как оказался на площади?
Я была в родном Поволжье! И на дворе была зима! Но вслух я, естественно, ничего говорить не стала. Говорить своим существам из подсознания, что они ненастоящие, грубо. Можно огрести. Поэтому я серьезно почесала затылок с шишкой и проблеяла:
- Эм… Ну… Я был дома.
- А где твой дом? - терпеливо продолжала допрос леди. - У тебя русский акцент, ты жил в России?
- Ну… - я заколебалась. Сколько там мне дал врач? Тринадцать? – Да, я жил в России, у Волги. Еще помню, что моя семья часто переезжала, последней была деревня. Она располагалась между холмом и небольшой речкой. И всё. Еще я помню, что дважды два – четыре. И правописание я помню. И то, что я русский… А как оказался здесь…
Шел, упал, очнулся – гипс!
- Не помню!
- Какое вчера было число?
- М-м… Тринадцатое февраля, - честно ответила я и добавила. - Только оно, судя по всем признакам, было не вчера.
- А год?
- Две тысячи двадцатый!
- Сегодня две тысячи двадцать второй, - тяжело вздохнула леди и повернулась к своему напарнику.
