Второе пророчество - страница 9

«Украла?» — Я ощутила, как в моей душе закипает холодная волна гнева. А как же эти пресловутые полгода, проведенные за стиркой и глажкой его рубашек, готовкой легких диетических блюд и вечной погоней за подработкой, уходящей на его модные шмотки? Я мыла полы в подъездах, выгуливала чужих собак и продавала газеты — в общем, хваталась за любую возможность подхалтурить, чтобы купить моему принцу немыслимо элегантные ботинки или нежнейший кашемировый пуловер, стоящий дороже всего моего гардероба. «Украла?..»

— Но я же устроилась на хорошую постоянную работу, — извиняющимся тоном промямлила я. — Подожди немного, скоро я дорасту до помощника редактора, и тогда…

— Тогда? — Яркие губы красавца изогнулись в саркастичной ухмылке. — Да у меня раньше седые волосы появятся! И потом, тебя же вышибут из этого журнала так быстро, что я и глазом моргнуть не успею. Помнишь то рекламное агентство? Тебя уволили за новаторский слоган: «Плавайте поездами Аэрофлота!» Или за вторую нетленку — про туроператоров и гинекологов, от которой до сих пор в агентстве наверняка вздрагивают: «Мы работаем там — где другие отдыхают!» Пойми, ты дура и неудачница. Я не хочу с тобой жить!

«Ну да, — презрительно подумала я, — для тебя жить — это значит жрать балык три раза в день и валяться на пляжах Мармариса…»

— Я не создан для убогого прозябания! — словно угадав мои мысли, соловьем разливался супруг. — Я хочу иметь машину. И не какую попало рухлядь, а только «Ламборджини Диабло». Я не могу одеваться в китайские подделки с Таганского ряда и питаться овсянкой. Я рожден для богемной жизни…

«Да ну! — про себя усмехнулась я. — И кто же тебя для нее родил, в этом вашем-то Верхнем Урюпинске? Похоже, как говаривала незабвенная Эмма Эдуардовна, Верхний Урюпинск представляет собой настоящий заповедник непуганых идиотов, и дворяне там водятся в немыслимых количествах!»

— Я рожден для шикарных женщин! — Пафосный тон мужа вырвал меня из сферы печальных раздумий. — А не для бесцветных белобрысых лахудр! Я тебя не любил, а просто использовал. Теперь ухожу к другой, более достойной моей внешности и интеллекта!

И тут я поняла — все, это предел, мое терпение истощилось!

То, что невозможно согнуть, можно сломать! Последние полгода жизни, проведенные с Вадимом, гнули меня по-всякому, да, видимо, я оказалась на удивление крепкой.

А сегодня он, не раздумывая, сломал мою любовь, очевидно собираясь заодно втоптать в грязь и мою непростительно сентиментальную душу. Но похоже, он просчитался, ибо из разлома ненужной привязанности внезапно проклюнулся молодой побег — шипастый зачаток тщательно скрываемого экзотического цветка, называемого гордостью и самолюбием. Прежняя, робкая и вечно угождающая ему, Евангелина умерла здесь и сейчас. Ее место заняла совсем другая женщина — спокойная, сильная, уверенная в себе…

Я небрежно прислонилась спиной к межкомнатной двери, покрытой старой, местами облупившейся краской, и скрестила руки на груди, настолько внимательно рассматривая Вадима, словно увидела его впервые в жизни. Впрочем, так оно и обстояло на самом деле. Лишь заглянув в человека поглубже, можно разглядеть, как он мелок. Розовые очки ушедшей любви разбились вдребезги, больно изрезав мое сердце, но уже на зашоривая глаза. Нынче я подмечала в нем совсем не то, что хотела видеть ранее, возводя обычного неотесанного мужика на пьедестал принца и полубога. Нет, теперь я узрела его истинную сущность, показавшуюся мне омерзительной и отталкивающей. Передо мной сидел совсем не принц, а обычный неблагодарный эгоист, бесполезный трутень, привыкший жить за счет других.

Да, Вадим был красив. И я подметила, как сильно изменился он за последние месяцы. Фирменная одежда и посещение салонов красоты сделали его иным, к сожалению затронув лишь внешность, но не душу. Внутренняя сущность красавца осталась неизменной, наоборот утратив последние крупицы совести и справедливости. Отныне я поверила в существование монстров и энергетических вампиров, скрывающихся под поддельной личиной обычных миролюбивых обывателей. И мне еще сильнее, чем прежде, захотелось спасти этот мир, пока он окончательно не погрузился в пучину фальши и меркантильности. Потому что в этом мире не существовало настоящей, полноценной жизни.