— Нет, всё‑таки нужно на номер больше. Обменяют? Тут принято обменивать? У меня чек сохранился.
— Обменяют. Попросите Люсю. Она толковая, говорит по–английски.
— Толковая? Гляньте, что делается! – Нелли широким жестом показывает на окружающий хаос. – И в Москве так.
Да она ненавидит свою хозяйку!
— Ладно, Нелли! Я пошёл на море.
— Погодите! Вчера купили баклажанов. Приготовила аджап–сандалы, – она поднимается с места, снимает крышку со стоящей на плите сковороды и в ноздри ударяет кавказский запах. – Я бы тоже с вами поела, да затылок ломит от давления, клофелина наглоталась. Поешьте!
Устоять перед этим запахом невозможно.
Сижу у оставшегося чистым уголка стола. Поедаю тушёные с чесноком и помидорами, прекрасно приготовленные баклажаны.
— Как же вы тут питались? – говорит Нелли. – Вчера ходила с ней в китайский ресторан, в этот «Чайна таун» – ничего хорошего. Креветки да рис. А рис и дома сварить можно. Плов сделать. Любите плов?
Она надевает фартук, грузно становится к мойке, принимается мыть посуду.
Я добрею.
— Нелли, мы здесь уже столько времени, а Гришка лишь раз был у моря. Нужно бы пополоскать его в солёной водичке, закалить перед московской зимой. Вечно потеет в коляске.
— Видите! Ей разве объяснишь?
Только поднимаюсь из‑за стола, с ребёнком на руках входит Люся.
Наскоро вытерев руки о передник, Нелли забирает у неё Гришку, шлёпается на стул, начинает его подкидывать.
— Ах ты, мой золотой! Мой сладкий, сладкий!
Малец таращит глаза, беспомощно озирается в её могучих руках.
— Рядом с «Чайна тауном» китайский магазинчик. Купила подарок вашей Нике, – Люся достаёт из кармана халатика какой‑то пакетик. – Китайские заколки!
— Спасибо. Пошёл на море.
— Минуточку! Куда вы вчера делись? Я ведь приглашала в ресторан. Пренебрегаете?
— Люся, так получилось, что я должен был остаться с девочками Никоса. Инес заболела.
— Думаете, не вижу, как вы заискиваете перед этой семьёй? Перед всеми, кто почему‑то к вам хорошо относится? Пишете обо мне всякие гадости! Куда дели свои записи? Интересно почитать, что вы там дальше насочиняли.
Мне нужно было найти другое полотенце взамен утерянного. Но я вылетаю из виллы, снедаемый одной мыслью: неужели Люся права, и моё поведение выглядит со стороны, как заискивание, бессовестная эксплуатация чужой доброты? Сколько помню, никого ни о чём не просил…
А Никос уже ждёт. Заезжал на пляж, не нашёл меня там, и вот стоит у своей машины, откуда выглядывают девочки, машут руками.
— Почему не зашёл на виллу? Вы же опаздываете в школу.
— Садись.
Сижу с ним рядом. Хочу спросить об Инес, со страхом думаю: неужели это заискивание? Она – замечательный, родной мне человек. Вот так злобные люди разрушают нормальные отношения.
— Как Инес? Звонил в больницу?
— Температура почти хорошая. Хорошо, что придумали антибиотики.
— Мария сегодня придёт?
Никос кивает. Потом произносит:
— Она тебя любит. Говорит, ты должен жить у нас.
Господи! Вот и Мария меня любит. За что? Что я ей сделал доброго? Вспоминаю, как в ту зиму, когда я один, никому здесь не известный, сидел перед бутылкой вина в верхней комнате, за десять минут до наступления Нового года в дверь постучала какая‑то пожилая женщина, принесла ещё горячие греческие пирожки с изюмом и корицей. Единственное, что я мог тогда понять, – видела меня в церкви, живёт по соседству, зовут Марией.
— Сколько годов Люсе? – спросил вдруг Никос, когда мы подъезжали и школе.
— Наверное, лет тридцать. Не знаю.
— Когда были на земле, Инес спросила, какой её возраст. Знаешь, что Люся ей ответила? «Возраст элегантности»! Нет, ты не должен страдать рядом с этой фурией. Понимаешь, почему ее муж не хочет с ней жить?
После школы мы приехали в «праксу», где он подпиливал, подгонял к моим истерзанным дёснам протезы.
> - Забыл сказать, два раза звонил Дмитрос. Ищет тебя. Владимирос! сегодня после работы забираю тебя к нам. Собери твои вещи. Жди около виллы Диаманди в пять часов.
— Что скажет Инес, когда вернётся?
— Будет рада. Девочки тоже. И Хектор. Там, внизу есть свободная комната. Будешь жить рядом с Теодором. Помнишь его? Он тебе не помешает.
