— Куплю! – крикнул я, сел к Никосу, и мы поехали.
— Очень амбициозная, – сказал Никос. – Она не твоя жена. Что она хочет? Почему позволяешь на себя кричать?
Я ничего не ответил.
Пока не было посетителей, Никос удалил мне ещё два зуба, вернее, то, что от них осталось. Долго мучился с каким‑то корнем.
— А видел, как Жану Габену удаляли зуб без анестезии? – спросил Никос, когда, утирая холодный пот со лба, я поднимался с кресла. – В Чехословакии показывали такое кино, когда я был гимназист.
— Помню! Я тоже видел! Как он прятался от кого‑то в мокром трюме на пароходе, и у него разболелся зуб.
— А потом на земле врач–садист сделал ему экстракцию без анестезии, – подхватил Никос. – Потому что у Габена не было денег. Помнишь, как он терпел? А я тебе делаю с анестезией. Терпи! В воскресенье тебе будет отдых.
— А в субботу?
— В субботу – нет. Иначе не успеем сделать протезы. А в воскресенье ты, я, Инес и девочки едем на пикник в мою землю. Хорошо?
— Хорошо.
Огорчённый тем, что до воскресенья было ещё несколько дней, я забыл заранее принять у Никоса анальгин и опять, сплёвывая по дороге кровь, спустился к набережной, чтобы запить таблетку в каком‑нибудь баре, но только не у Дмитроса в «Неос космос», так как он снова начал бы бесплатно угощать.
Хотелось немного отсидеться, придти в себя. Тем более, утренний пляж, свидание с морем наедине – эта единственная отрада была, как и вчера, потеряна.
Я приземлился за одним из уличных столиков у кафе «Мифос», где когда‑то зимними вечерами собирались местные папенькины сынки с толстыми бумажниками в задних карманах и тяжёлыми связками ключей, свисающих на щегольских цепочках с широких ремней джинсов.
«До сих пор не сходил на свидание с Домом», – подумал я, запив таблетку вынесенной мне официантом кока–колой.
Сколько раз в Москве вспоминал о Доме, как о живом существе! О его огромной верхней комнате, куда с утра заглядывало зимнее солнце, и где так хорошо думалось. Особенно если стоишь у плиты и варишь кофе в паузах между долгой работой за столом. Там была старинная корабельная лампа и присланный мне Сашей Попандопулосом итальянский обогреватель с тихо кружащимся пропеллером за решёткой. Вспоминал о наружной лестнице, по которой вечером, заперев дверь, я спускался в крохотный дворик с ронявшим плоды мандариновым деревом, скрежетал ключом в наружном замке нижней комнаты с тахтой у камина, почему‑то доверху заполненного свёрнутыми узорчатыми одеялами и длинными подушками. Подобранные на земле мандарины были восхитительно ароматными, сочными.
— Владимирос! – ревнивый окрик Дмитроса, шедшего к себе в бар, заставил меня очнуться.
Он глянул на пластиковую бутылочку кока–колы, на лежащую рядом початую упаковку анальгина.
— Калимера! – сказал Дмитрос по–гречески. – Доброе утро!
— Калимера, – отозвался я, и в этот миг в сознании отчётливо прозвучало: «Сидит, ничего не делает, а время проходит».
— Время зря теряем? – сказал я на варварской смеси греческого и английского.
Несколько ошеломлённый Дмитрос кивнул, всё‑таки заставил меня подняться, пойти с ним к его бару, благо тот находился в двух шагах.
— Сделал тебе ксерокс карты острова, – втолковывал Дмитрос. – В пятницу отправитесь на боте с Янисом к норд–сайд, а я поеду на «форде», сколько хватит дороги до северного хребта, повезу палатку, пресную воду, баранину или свинину. Что ты предпочитаешь?
Вместо ответа я указал на свой рот.
Дмитрос глянул и догадался:
— Никос?
— Никос. Я говорил Янису, что могу поехать в пятницу–параскеву. Но только после посещения Никоса, после десяти утра. Кстати, вон Янис стоит со своим объявлением на шесте! Пока мы будем заниматься твоей авантюрой, он ничего не заработает.
— Нет проблем! – бодро ответил Дмитрос. – Иди к Янису, жди. Сейчас принесу тебе карту.
Он вошел в бар, а я пересёк набережную, поздоровался с Янисом и только теперь обратил внимание, что мотобот нёс на своём носу выведенное греческими буквами название «ДМИТРОС».
Янис снова был мрачен. Настолько, что захотелось немедленно угостить его выпивкой, но я вовремя спохватился, подумав о том, что в его руках окажется жизнь экскурсантов, если они появятся.
