— Быть может! — сконфуженно пробормотал Джонсон.
— Не быть может, — поправил его Гальдан, — а наверное, сэр! Но спорить об этом мы не будем…
— Не будем! — согласился Джонсон.
— Теперь дальше, сэр. Лорд Голланд поручил мне заявить вам следующее: хотя до сих пор он и был противником ваших планов, но, зная их абсурдность и бесполезность, отказывался смотреть на вашу игру серьезно. Отныне же…
— Отныне, сэр?
— Отныне лорд Голланд предупреждает вас, или вы дадите честное слово, что эту игру вы прекращаете и займетесь собственными делами, или…
— Или, сэр?
— Или, действительно, бы будете объявлены вне закона, и всем судам, имеющим честь плавать под флагом его величества, будет отдан приказ потопить вас при первой встрече.
— А если я дам слово, сэр?
— То вы можете вернуться в Англию беспрепятственно и заняться, чем угодно.
— Даете время на размышление?
— О, разумеется! Часа вам будет, надеюсь, достаточно.
И лорд Гальдан покинул каюту, оставив Джонсона совещаться с Костером и доктором Мак-Кенна.
Я не принимал никакого участия в этом совещании, и потому предпочел выйти на палубу, чтобы еще раз полюбоваться видом неаполитанского фрегата, на реях которого я чуть не повис в качестве заговорщика и морского пирата.
Против всяких ожиданий, люди фрегата встретили меня чрезвычайно радушно. И матросы, и даже офицеры, окружив меня, наперебой угощали меня фруктами и сигарами, и, — не знаю, почему именно, — допытывались у меня, не чувствую ли я головной боли.
Перед закатом мы все перешли на борт люгера.
Фрегат отсалютовал нам флагами, пожелав счастливого пути, и когда на море спустилась ночь, мы видели огни фрегата уже на значительном от нас расстоянии. Мы были свободны…
XVI
Мистер Браун опять на суше, или, вернее, на мели. Знакомство с мистером Питером Смитом и его совет
Почти полтора года по возвращении в Англию я не думал о заговоре в пользу Наполеона, томившегося на острове Святой Елены.
Признаться, мне было не до того, у меня были собственные заботы.
Вернувшись в Лондон, я узнал, что без меня Минни жилось не так хорошо, как я бы этого желал. Миссис Джонсон, супруга дяди Самуила, забила себе в голову, что для Минни, ее племянницы, подходящим женихом являюсь не я, а мистер Патрик Альсоп, кривоносый и тонконогий ирландец из Дублина, писец Адмиралтейства и большой франт. Альсоп отчаянно ухаживал за Минни, таскал ей билеты в театр, букеты цветов и стишки на голубой или розовой бумаге, а при встрече со мной гримасничал и манерничал, как шимпанзе.
Единственное, что меня несколько успокаивало, это были слова Минни:
— Не бойся, Джонни! — говорила она мне. — Мистера Альсопа я терпеть не могу, и тебя на него ни в коем случае не променяю. Ты, Джонни, только постарайся устроиться где-нибудь на месте, чтобы мы могли жить, ни от кого не завися. За большим я не гонюсь, было бы хоть самое необходимое, я и тем буду довольна.
Наперекор «дракону в юбке», сам дядя Самуил держал мою сторону и уговаривал не бояться за Минни.
Что мешало мне назвать Минни своей женой? Малое и вместе многое: несмотря на все старания, я так и не мог найти более или менее подходящего места или занятия.
Признаться, не раз у меня мелькала мысль завербоваться в качестве инструктора в сипайские полки Ост-Индской Компании и, повенчавшись с Минни, отправиться искать счастья за океаном.
Но Джонсон все время отговаривал меня, твердя:
— Подожди, Джонни. Зачем тебе так торопиться? Загорелось, что ли? Минни от тебя не уйдет, а если ты переждешь еще год, полтора, — все может устроиться, и притом устроиться так блестяще, как ты этого не ожидаешь…
Я подозревал, что он намекает на то же самое «дело», но плохо верил в возможность возобновления нашего предприятия.
Однако события, разыгравшиеся в конце 1819 года, показали, что прав был Джонсон.
Началось с того, что откуда-то снова вынырнул полтора года пропадавший мистер Костер.
В одно прекрасное утро, когда мы с Минни вернулись с прогулки по Гайд-Парку, где в тысячный раз обменялись клятвами верности, в салоне «дракона в юбке» мы увидели характерную костлявую фигуру американца. Костер, как всегда, шатался из угла в угол, не выпуская изо рта сигары и, хихикая, потирал красные жилистые руки.
