Сталин согласился, что делегации должны быть размещены, как я предложил. Каждая делегация будет иметь свою собственную закрытую территорию, где будет установлен режим по усмотрению ее главы. Дворец немецкого кронпринца в Потсдаме будет использован для совместных заседаний. Поблизости имеется хороший аэродром.
* * *
Я уже говорил о том, как твердо я придерживался мнения, что в периоды кризиса каждый глава правительства должен иметь заместителя, который был бы в курсе всех дел и мог бы, таким образом, обеспечить преемственность на случай непредвиденных обстоятельств. В период существования парламента военного времени, в котором консерваторы имели значительное большинство, я всегда рассматривал Идена как своего преемника и как-то в ответ на вопрос сказал об этом королю. Но теперь был избран новый парламент, и результаты выборов были еще неизвестны. Я поэтому считал, что будет правильно пригласить на Потсдамскую конференцию лидера оппозиции Эттли, чтобы он был в курсе дел. 15 июня я писал ему:
Премьер-министр -- Эттли 15 июня 1945 года
"Настоящим посылаю вам официальное приглашение принять с нами участие в предстоящей в ближайшем будущем трехсторонней конференции.
Правительство его величества, конечно, должно нести ответственность за все решения, но я считал, что вы должны прибыть как друг и советник и помочь нам во всех вопросах, относительно которых мы так долго были в согласии, о чем было известно из публичных заявлений".
Эттли принял приглашение, о чем он сообщил в письме. Конференция получила название "Терминал".
* * *
Главной причиной, почему я стремился приблизить дату конференции, был, конечно, предстоящий отвод американской армии от той линии, до которой она дошла в ходе военных операций, в зону, предписанную соглашением об оккупации. Я опасался, что в Вашингтоне в любой день могут принять решение уступить этот огромный район -- 400 миль в длину и 120 миль в глубину в наиболее широком месте. В нем проживали многие миллионы немцев и чехов. Оставление этого района означало бы, что между нами и Польшей образуется еще более широкий пояс территории, и это практически лишило бы нас способности оказать влияние на ее судьбу. Изменившееся отношение России к нам, постоянные нарушения соглашений, достигнутых в Ялте, стремительный бросок с целью захвата Дании, удачно предотвращенный своевременными действиями Монтгомери, посягательства в Австрии, угрожающее давление маршала Тито в Триесте -- все это, как казалось мне и моим советникам, создавало совершенно новую обстановку, отличающуюся от той, какая существовала два года назад, когда решался вопрос о зонах оккупации. Все эти вопросы, конечно, следовало рассмотреть как единое целое, и теперь же. Теперь, пока английские и американские армии и военно-воздушные силы все еще были могущественны и пока они не растворились в результате демобилизации и больших перебросок для войны с Японией, именно теперь -- и никак не позднее -- должно было быть достигнуто общее урегулирование.
Месяцем раньше было бы лучше. Но и теперь было еще не слишком поздно. С другой стороны, отдать путем изолированного акта весь центр и сердце Германии -- более того, самый центр и краеугольный камень Европы -- казалось мне опасным и непредусмотрительным решением. Если уж это нужно было сделать, то на это можно было согласиться только как на часть общего и окончательного урегулирования. В противном случае мы прибыли бы в Потсдам, не имея никаких козырей, и все перспективы на будущий мир в Европе вполне могли бы быть потеряны. Однако решение этого вопроса не зависело от меня. Наш собственный отход к границе оккупационной зоны был незначительным. Наша армия насчитывала лишь один миллион человек, в то время как американская армия располагала тремя миллионами. Все, что я мог сделать -- это, во-первых, просить о приближении даты встречи "тройки" и, во-вторых, в случае отклонения этой просьбы добиваться отсрочки отвода войск до тех пор, пока мы не сможем обсудить все наши проблемы в целом, собравшись вместе, лицом к лицу и на равных условиях.
