Если ликование Гитлера можно понять, то трудно объяснить удовлетворение польского лидера — полковника Бека. Педант по своим привычкам, он в эти десять последних дней мира буквально светился лукавством. Улыбка не сходила с его лица. Своему окружению он сказал, что достигнут большой успех. Он спас Польшу от коммунистов. В Париже и Лондоне не понимали этой эйфории. Позднее французский министр иностранных дел Бонне писал в своих мемуарах: «В эти дни возникло чувство, что происшедшее явилось несчастьем для Франции».
Глубоко оскорбленными почувствовали себя японцы. Токио усмотрел предательство Антикоминтерновского пакта и выразил официальный протест. Эмоции тем более бушевали в Токио, что новый русский генерал Жуков в июле-августе 1939 г. одержал победу в боях на Халхин-Голе. «Оставленным» наедине с СССР японцам не осталось ничего иного, как заключить 15 сентября соглашение с Советским Союзом. Сталин, едва ли не панически боявшийся японцев, был в высшей степени удовлетворен расколом в Пакте; ради этого раскола он во многом шел на договоренность с Германией.
А Гитлер уже 22 августа созвал в Оберзальцбург своих генералов. Даже много лет знавшие фюрера не видели его столь высокомерно настроенным. Бесспорный хозяин страны говорил безапелляционным тоном о том, что фактор его и Муссолини личностей образует основу исторического действа. «В базовом смысле все зависит от меня, от моего существования в свете моих политических талантов. Никогда и никому, вероятно, не удастся завоевать доверие немецкой нации так, как это удалось мне. Возможно, никогда больше не появится человек с таким авторитетом, как у меня». Прусские генералы покорно внимали этому уроку скромности. В Европе, кроме себя, фюрер отметил Муссолини и Франко. «В Англии и Франции нет выдающихся личностей». Далее Гитлер перешел к конкретным вопросам. «Нам нетрудно принять решение. Нам нечего терять; мы можем лишь выиграть. Наша экономическая ситуация такова, что мы не в состоянии держаться более нескольких лет, Геринг может подтвердить это. У нас нет выбора, мы должны действовать. Наши противники рискуют многим, а шансов на успех у них мало. Ставка Англии в войне невообразимо велика. Но нашими врагами руководят посредственности. Нет мастеров, нет людей действия. Никто не знает, сколько мне отпущено еще лет. Сейчас мне пятьдесят, я в самом расцвете сил. И лучше начать войну сейчас, а не через пять лет, когда мы с Муссолини постареем… Политическая ситуация благоприятствует нам: в Средиземном море соперничают Италия, Франция и Англия, на Востоке поднимается давление… Англия находится в огромной опасности. Позиция Франции также ухудшилась. Упадок показателей рождаемости… Югославия содержит в себе микробы распада… Румыния слабее, чем прежде… После смерти Кемаля Турцией правят слабые, неуравновешенные, мелкие умы. Все эти благоприятные обстоятельства не будут длиться более двух или трех лет. Никто не знает, как долго я буду жить. Поэтому финал, который был преждевременным пять или шесть лет назад, следует приблизить. Ганнибал при Каннах, Фридрих Великий при Лойтене, Гинденбург и Людендорф при Танненберге рисковали. И мы должны сейчас пойти на риск, вооружившись железной решимостью… Наступило время испытать военную машину. Армия должна показать себя в предстоящей битве, прежде чем наступит большое и окончательное сведение счетов на Западе».
Козырную карту Гитлер приберег под занавес. «У врага была надежда, что Россия станет нашим противником после завоевания Польши. Враг не рассчитал величайшей силы моей решимости. Наши враги — это маленькие черви. Я видел их в Мюнхене. Я был убежден, что Сталин никогда не примет английского предложения. Только безудержный оптимист мог поверить в то, что Сталин настолько потеряет рассудок, что не увидит подлинный смысл английских намерений. У России нет никакого интереса поддерживать Польшу… Смещение Литвинова было решающим обстоятельством. Я воспринял его как выстрел пушки, извещающий о перемене позиции Москвы в отношении западных держав. Изменение нашей позиции в отношении России я осуществил постепенно. В связи с торговым договором мы начали политические беседы. В конце концов от русских последовало предложение о заключении договора о ненападении. Четыре дня назад я пошел на особый шаг, который привел к тому, что Россия вчера объявила о том, что готова подписать договор. Личный контакт со Сталиным установлен. Послезавтра Риббентроп подпишет договор. Сейчас Польша находится в том положении, в какое я хотел ее поставить… Нам не нужно бояться блокады. Восток снабдит нас зерном, скотом, углем, свинцом и цинком. Это грандиозная цель, требующая грандиозных усилий. Единственное, чего я боюсь, так это того, что какая-нибудь свинья в последний момент испортит мою игру своими посредническими усилиями. В политике перед нами стоят далеко идущие планы. Положено начало сокрушению британской гегемонии. Я завершил политические приготовления, теперь дорога открыта для солдата».
