Аля удивляет своей кротостью и спокойствием, переходящим в медлительность. Задача - заставить ее двигаться быстрее. Ровно в четыре ее уже нет в лаборатории и в институте, нет как не было. Только синий халат с брошкой висит на стене.
А Регина не убегает и не бросает работу. С вопросами она ко мне тоже не обращается. Не из-за робости - какая там робость! - она меня не признает. А мне она нравится.
Многие мне нравятся. Но часто настоящими людьми оказываются те, кого я не заметила.
Я слышу в коридоре голос моего старого друга. Он идет ко мне. Начальник отдела кандидат наук Роберт Иванов, без пяти минут доктор, восходящее светило. Мы дружны с ним давно, домами; друзьями были еще наши родители.
Кажется, совсем недавно, в Ленинграде, он был длинным худым студентом, уезжал на картошку с потертым рюкзаком. И недавно он был аспирантом, носил ковбойку, обедал мороженым, брился не каждый день, имел привычку работать ночами и говорил: "Я все могу". Роберт - человек талантливый и блестящий.
Теперь на нем замшевая куртка с серебряными пуговицами, красная шерстяная рубашка и графитово-черное пальто на бело-розовом меху. И пальто и куртка кажутся случайными: ковбойка с закатанными рукавами шла ему больше. Теперешний Роберт хотя и худ по-прежнему, но гладко выбрит, пахнет одеколоном, носит кожаный портфель на молниях.
- Привет, Маша, как дела? - Он швыряет свои розовые меха на диван и разваливается на стуле.
- По-моему, я горю, - говорю я.
- По-моему, да. - Он смеется. - Тебя предупреждали.
- Смеешься. Ты не знаешь, каким образом я так влипла?
- Знаю. Интриги товарища Тережа. Теперь никуда не денешься. Делай, авось.
- Не могу, Роб. Это липа. Мономера нет.
- Глупышка, будет. Будет. Пока вы делаете, подоспеет мономер. Побольше оптимизма. У меня есть идея.
- У тебя всегда есть идея, - кисло говорю я.
- Не хочешь - не надо.
Он смеется. Он неунывающий человек. Мне повезло, что он здесь. Собственно говоря, и я здесь, потому что он здесь. Он первый приехал в это благословенное место.
- Плюнь на гостиницу, переезжай к нам.
Дело в том, что я до сих пор живу в гостинице, квартиру мне пока не дали, обещают со дня на день дать.
- Живя в гостинице, человек учится ценить домашний очаг. Наверно, зря я уехала из Ленинграда.
- Все образуется, Маша, все будет хорошо.
- Еще как.
- Перестань. Сделаешь ты свой полимер!
- Нет.
- Хорошо. Не сделаешь.
- Ты какой-то баптист, - говорю я. Но разговор меня подбодрил.
- Баптист?
- Ладно. Какая у тебя идея?
- У меня их много.
- Ты мне скажи, директор - порядочный человек?
- Дир? Очень. Но он директор.
- Значит, ты считаешь, что бесполезно просить его нам помочь?
- Абсолютно. Он ничего не может. На институте твои темы висят...
- Я и говорю, надо снять с института.
- Ты очень умная, Маша. Даже мудрая какая-то.
- А что ты делаешь, Роб, когда видишь, что работать бессмысленно?
- Работаю.
- Ну и как, Робик?
- Все нормально.
Многие так работают в науке, заранее зная, что ничего не получится. Отрицательный результат - это тоже положительный результат. И я должна. Почему я считаю, что вижу лучше других?
- Что ты делаешь, Роб, когда видишь, что работать бессмысленно? Повтори.
- Работаю. Или делаю вид.
Я вижу в его волосах раннюю седину, слышу нервозность в голосе. Он и раньше был нервным, постоянно крутил что-нибудь в пальцах, отстукивал дробь, много смеялся, торопился, острил. Пожалуй, он стал нервнее.
- Ты обедала?
Два часа. Весь институт уже пообедал. В это время обедают начальники: начальники лабораторий, отделов, главный инженер, главный бухгалтер, директор.
В коридоре мы встречаем Алю со скальпелем. Как обычно, у нее такой вид, как будто она хочет меня о чем-то спросить. Соседняя лаборатория заставила коридор ящиками с заливкой. На их улице праздник, внедряются в промышленность. Все возбуждены, куда-то едут и жалуются на шум, который устроили сами. Ах, реклама, пресса, ах, корреспонденты, не умеют писать и в химии не смыслят и все опошляют! Пусть они к нам не ходят! Если так говорят, значит, дела идут хорошо.
Худенький мальчик в очках взваливает на спину ящик с пенопластом, похожим на взбитые сливки, и бежит по лестнице вниз, показывая, как легко тащить этот ящик, он огромен, но не имеет веса, Кто-то кричит:
