После сказанного странно прозвучит утверждение, что причина бедности евреев — «Черта оседлости в сочетании с запретом на крестьянскую деятельность».[179]
Это утверждение вообще распространено в еврейской исторической литературе, и оно совершенно несправедливо. Запреты приобретать землю (но вовсе не работать на земле!) будут введены только в 1903 году, когда правительство станет любой ценой мешать евреям обогащаться. Переносить эту позднюю меру на ВСЮ историю евреев в России попросту неверно и нечестно.
«При сопоставлении обязанностей, налагаемых на евреев-земледельцев с правами и обязанностями, данными исключительно евреям с теми, какими пользовались прочие податные сословия — нельзя не признать, что правительство очень благоволило к ним (евреям. — А. Б.)».[180]
Благоволило не из какой-то особой юдофилии, конечно, а в стремлении сделать евреев более понятными и более похожими на остальных. Но благоволило ведь…
Так же дико и утверждение, что «Земледелие запрещено еврею его народным духом, ибо, внедряясь в землю, человек всего легче прирастает к месту».[181] Автору этого перла, господину Гершензону, стоит посоветовать повнимательнее изучить культуру и историю своей цивилизации — всех народов, исповедовавших иудаизм. Запрет на земледелие совершенно отсутствует в иудаизме. Множество иудеев во все времена занимались земледелием, порой довольно успешно.
На юге современной Франции в VI–XI веках среди евреев было столько богатых крестьян, что ярмарки пришлось переносить с субботы на воскресенья.
Да ведь и среди ашкенази были люди, к которым убегали русские крестьяне от помещиков… Так что объяснить высказывание господина Гершензона могу только двумя причинами:
1. Он не владеет материалом.
2. Он выражает позицию какой-то другой группы людей — религиозной, культурно-исторической, политической… неважно. Но не евреев. А чтобы выразить эту позицию — сознательно лжет.
«Царизм почти совершенно запрещал евреям заниматься земледелием».[182] Это утверждение совершенно неверно, и опять же — попросту бесчестно. Евреи не желали заниматься земледелием, и вот какой счет можно без всяких оговорок предъявить царскому правительству, так это патологическое нежелание вовремя понять это, и жестокое, грубое стремление силой загнать евреев в крестьяне (а точно такое же обвинение в нежелании ничего слышать вполне можно предъявить и евреям).
Я могу найти только одно объяснение причин, по которым эта байка так дорога сердцу многих еврейско-русских интеллигентов. Ведь эти люди живут среди русских, и они хорошо понимают — большинство русских совсем по-другому относятся к земледельческому труду. В том числе и те из русских, кто готов «бороться с самодержавием», «экспроприировать экспроприаторов» и «превращать войну мировую в войну гражданскую».
Они прекрасно понимают, что отказ от земледелия не популярен у русских, в том числе у русских самых что ни на есть демократических убеждений. Тем более эта позиция совсем не популярна у широких слоев русской интеллигенции начала XX века, которая вышла из крестьянства одно или два поколения назад и связана с ним тысячами нитей; связана сплошь и рядом личными, в том числе и семейными связями.
Заявить этой интеллигенции что-то в духе сказанного переселенцами, которые просят записать их в мещане, или в духе господина Померанца, про «неолитическое крестьянство» — верный способ прослыть людьми в лучшем случае странными, непонятными, а то даже и неприятными. Я далек от мысли, что такой выбор евреи делают осознанно и тем более организованно… Но ведь не случайно же еврейская по происхождению интеллигенция так настаивает на этом мифе — что евреи всей душой рвутся на землю, а это царское правительство им не дает, не пускает их, вымаривает без земли.
Евреи понимают или по крайней мере чувствуют, как русские относятся к этому. И создается удобный для всех миф — евреев не пускало на землю царское правительство! Это позволяет интеллигенции предъявлять правительству еще одно обвинение, а евреев делает привлекательнее в глазах русских: они ведь просто мечтали стать крестьянами, это злой царизм их не пускал.
