Вся правда о российских евреях - страница 164

Шрифт
Интервал

стр.

Слово «аристократ», и даже «принц» повторяется у Бабеля в нескольких местах, но всегда только по отношению к евреям. Ни один русский и никогда ни в одном из рассказов Бабеля не назван аристократом. Ни один. Даже Александр III для Бабеля не кто иной, как «детинушка», а члены его семьи вызывают откровенное раздражение и отвращение.

О русских и о евреях в «Конармии» говорится даже в разных выражениях, как о представителях разных видов.

Но можно подумать, Бабель один такой! Вот творение человека то ли с американским именем, то ли с собачьей кличкой Джек, а по фамилии Алтаузен:

Я предлагаю — Минина расплавить,
Пожарского. — Зачем им пьедестал?
Довольно нам двух лавочников славить,
Их за прилавками Октябрь застал.
Случайно мы им не сломали шеи.
Я знаю — это было бы под стать.
Подумаешь, они «спасли Расею»!
А может, лучше было б не спасать?

Зрелище князя Пожарского, стоящего за прилавком на Нижегородской ярмарке, радует необычайно. Оно заставляет вспоминать все о том же — что мы для наших… скажем мягко — для наших нелюбителей настолько отвратительны, что уже нет сил разбираться — кто тут профессиональный воин, а кто торговец. Что еще интересно — это видение русских исключительно как торгашей. Видимо, представление «чужого» в виде торгаша вообще характерно для народов Российской империи: так представляют и евреев, а теперь еще и кавказцев.

А вообще анализировать текст даже не хочется — так все конкретно в нем рельефно, завершенно, что просто никаких слов нет.

Стоит перечитать и творения Д. Хармса, в которых описывается Иван Сусанин. Какое высокомерное отвращение во всех этих «бояринах Кувшегубах», в поедании Иваном Сусаниным собственной бороды, в окрике «гляди, яко твоя брада клочна». Даниил Хармс буквально давится от смеха просто потому, что описывает русский XVII век — но если для Загоскина и Карамзина это век интересный и романтичный, то для него — нелепый, дикий и неприятный.

По-видимому, люди такого типа особенно часто оказывались в рядах палачей русского народа — просто в силу душевной склонности резать таких отвратительных типов, подобных стаду платяных вшей.

Впрочем, русофобия вообще была частью официальной политики СССР до Сталина. Луначарский не где-нибудь, а в одном из своих циркуляров писал с предельной обнаженностью: «Нужно бороться с этой привычкой предпочитать русское слово, русское лицо, русскую мысль…» Как говорится, коротко и ясно.

Прямо как в стихах уроженца Житомира Александра Ильича Безыменского:

Расеюшка-Русь, повторяю я снова,
Чтоб слова такого не вымолвить век.
Расеюшка-Русь, распроклятое слово
Трехполья, болот и мертвеющих рек…

Как же тут не порадоваться, что эта отвратительная страна

Околела? Умерла? Сдохла?
Что же! Вечная память тебе!
Не жила ты, а только охала…

В первые двадцать лет советской власти полагалось считать, что Россия погибла, убита коммунистами, и радоваться по этому поводу. Радость выражали, конечно же, не одни евреи. Маяковский вон тоже ликовал, что красноармеец застрелил Россию, жирную торговку, но очень уж заметно, кто лидирует в рядах этих ликующих.

Причем это противостояние России и «нового общества», СССР, не только не скрывалось, но всячески рекламировалось и политически обыгрывалось. В стихотворной пьесе А. Безыменского «Выстрел» есть такой диалог:

Демидов:
И еще я помню брата…
Черноусый офицер
Горло рвал ему, ребята,
И глаза его запрятал
В длинноствольный револьвер.
Братья! Будьте с ним знакомы,
Истязал он денщиков,
Бил рабочих в спину ломом
И устраивал погромы,
Воплощая мир врагов.
Забывать его, не смейте!
В поле, дома и в бою
Если встретите — убейте,
И по полю прах развейте,
Правду вырвавши свою.
И сегодня в буднях жгучих
Пусть сверкнет наш грозный меч!
Братья! Пусть наш век могучий
Вас поучит и научит
Нашу ненависть беречь.
Сорокин:
Руками задушу своими!
Скажи, кто был тот сукин сын?
Все:
Скажи нам имя! Имя! Имя!..

Демидов выходит на авансцену. Большой барабан начинает бить слабо, все громче, громче.

Демидов:
Полковник… Алексей… Турбин…
Все:
Полковник…
Алексей…
Турбин…[381]

Напомню, что «Белая гвардия» печаталась в 1924–1925 годах, а «Выстрел» вышел в 1930 году. Перед нами — совершенно откровенная полемика с Булгаковым.


стр.

Похожие книги