Он усмехнулся, но она не отступила:
— Много жен — много сыновей! Будь ты из Тевара, ты был бы уже отцом пяти или десяти детей. А сколько их у тебя?
— Ни одного. Я не женат.
— И не разу не делил ложе с женщиной?
— Этого я не говорил! — ответил он и добавил: — Но когда мы хотим иметь детей, мы женимся.
— Будь ты одним из нас…
— Но я не один из вас! — отрезал он, и наступило молчание. Потом он сказал мягче: — дело не в обычаях и нравах. Мы не знаем, в чем причина, но она скрыта в нашем теле. Некоторые доктора считают, что здешнее солнце не такое, как то, под которым рождались и жили наши предки, и оно воздействует на нас, мало-помалу меняет что-то в нашем теле. И эти изменения губительны для продолжения рода.
Они вновь надолго замолчали.
— А каким он был — ваш родной мир?
— У нас есть песни, которые рассказывают о нем, — ответил он, но когда она робко спросила, что такое «песня», он промолчал и продолжал после паузы: — Наш родной мир ближе к солнцу, и Год там продолжается меньше одного лунокруга. Так говорят книги. Ты только представь себе: Зима длится всего девяносто дней!
Они засмеялись.
— Огонь развести не успеешь! — сказала Ролери.
Легкий сумрак сгущался в ночную тьму. Уже трудно было различить тропу перед ними, черный проход между стволами, ведущий налево в ее город, направо — в его. А здесь, на полпути — только ветер, мрак, безлюдье. Стремительно приближалась ночь. Ночь, и Зима, и война — время умирания и гибели.
— Я боюсь Зимы, — сказала она еле слышно.
— Мы все ее боимся. — ответил он. — какая она? Мы ведь знаем только солнечный свет и тепло.
Она всегда хранила бесстрашное и беззаботное одиночество духа. У нее не было сверстников и подруг, она предпочитала держаться в стороне от остальных, поступала по-своему и ни к кому не питала особой привязанности. Но теперь, когда мир стал серым не обещал ничего, кроме смерти, теперь, когда она впервые испытала страх, ей встретился он — темная фигура на черной скале над морем — и она услышала его голос, который звучал у нее в крови.
— Почему ты никогда не смотришь на меня? — спросил он.
— Если ты хочешь, я буду смотреть на тебя, — ответила она, но не подняла глаз, хотя и знала, что его странный темный взгляд устремлен на нее. В конце концов она протянула руку, и он сжал ее пальцы.
— У тебя золотые глаза, — сказал он. — Я хотел бы, хотел бы. Но если бы они узнали, что мы были вместе, то даже теперь…
— Твои родичи?
— Твои. Моим до этого нет дела.
— А мои ничего не узнают.
Они говорили тихо, почти шепотом, торопливо, без пауз.
— Ролери, через две ночи я ухожу на север.
— Я знаю.
— Когда я вернусь…
— А когда ты не вернешься! — крикнула девушка, не выдержав ужаса, который нарастал в ней все последние дни Осени, — страха перед холодом, страха смерти.
Он обнял ее и тихо повторял, что он вернется, а она чувствовала, как бьется его сердце… совсем рядом с ее.
— Я хочу остаться с тобой, — сказала она, а он уже говорил:
— Я хочу остаться с тобой.
Вокруг них смыкался мрак. Они встали и медленно пошли к темному проходу между стволами. Она пошла с ним в сторону его города.
— Куда нам идти? — сказал он с горьким смешком. — Это ведь не любовь в дни лета. Тут ниже по склону есть охотничий шалаш. Тебя хватятся в Теваре.
— Нет, — шепнула она, — меня никто не хватится.
