Сначала я думал стрелять через одно из окон верхнего этажа. Но потом остановился на небольшом окошке в торце чердака. Отсюда я не видел окон второго дома, так что и меня не увидят — ведь никто из моей команды не должен знать, что я нахожусь здесь. Зато был очень хороший обзор Цареградской дороги в том направлении, откуда должен приехать царь русских варваров.
Винтовка, которую для меня добыл Ахмет, была самым настоящим «Спрингфилдом» образца 1873 года. Откуда она здесь, в этой глуши, не знаю — но вещь хорошая, лучше, чем у Джонсонов, да и перезаряжается быстро. Жаль, что не было возможности ее пристрелять. Но я и не собирался расстреливать императорскую семью, а только лишь Смита, Брауна и, по возможности, Стейплтона. Да и то, только если это понадобится. Но это потом. А теперь оставалось лишь ждать.
Обочины между тем заполнялись людом — кто местный, кто, судя по запыленной одежде, пришел из других мест, кто, одетый победнее, крестьянин или грузчик со здешнего базара. Рядом со Смитом и Брауном расположились еще двое фотографов в одежде явно европейского покроя, что не могло не радовать — поди потом разбери, кто настоящий фотограф, а кто убийца. Народу становилось все больше, хотя рядом со Стейплтоном оставался небольшой просвет — никому не хотелось, чтобы пьяный иностранец запачкал своей блевотиной. Так мы и планировали — намного легче выхватить револьвер, когда тебя не теснят с обеих сторон.
И тут вдруг народ замахал руками и закричал: «Слава! Слава! Слава на царя!» Я понял: едут — и приготовился.
Через несколько минут я увидел группу всадников, за которыми следовала какая-то темно-зеленая рычащая повозка, извергавшая сзади дым. Все, что было дальше, терялось в поднятой ею пыли. Возглавлял процессию высокий офицер на белом коне. За ним, также на лошадях, ехали еще два офицера. Один из них был мне незнаком, а в другом я узнал принца, чье фото нам также показывали мнимые австрийцы.
Я уже хотел было перевести взгляд, ища человека в расшитом золотом кафтане и с короной на голове — ведь я именно так представлял себе русского деспота. Но вдруг неожиданно понял, что первый офицер — это и есть русский царь собственной персоной. Именно его фотографию нам показывали в Вене.
В этот момент раздались два выстрела из ружья, и русский царь рухнул с лошади на землю. Принц же лишь только покачнулся, но усидел в седле. Секундой позже он соскочил с коня к своему раненому отцу, и еще одна пуля кого-то из Джонсонов лишь бесполезно просвистела в воздухе, сразив стоящего на другой стороне дороги какого-то болгарского пейзанина.
Смит появился из-под накидки фотоаппарата с револьвером в руке, успев бросить второй Брауну. Но их соседи-фотографы с необычайным проворством подскочили к ним и скрутили обоим руки. Тем временем Стейплтон выскочил на дорогу с револьвером в руке, но не успел ничего сделать и с воем упал на дорогу, схватившись за простреленную ногу. Очевидно, в него стрелял второй офицер, ехавший рядом, который успел спешиться и с ловкостью циркового жонглера выхватил револьвер. Выстрелы его практически не были слышны — просто раздался щелчок, словно кто-то два раза подряд сломал сухую палку.
Неожиданно на месте покушения, словно из-под земли, появились выскочившие из-за облака пыли солдаты в темно-зеленой форме и в стальных шлемах, напоминающих армейские котелки. Часть из них тут же открыла стрельбу из своих карабинов по окнам чердака, где укрывались Джонсоны. Их позицию выдали плотные облачка порохового дыма. Другие же солдаты бросились в проулок, где через пару секунд тоже раздались выстрелы.
А я понял, что людей Ахмета уже больше нет, и что русского царя на въезде в Софию сопровождали те самые солдаты из Югороссии, про которых в Европе рассказывали ужасные небылицы. Я решил, что задача-минимум выполнена, а задача-максимум, увы, нереальна. Что сталось с Джонсонами и Шерманом — неясно, а стрелять в Стейплтона, Смита и Брауна — себе дороже, если я не хочу угодить в ужасные застенки югоросского Кей-Джи-Би. Хорошо, что мы приняли меры предосторожности, и эти болваны не знают, где меня искать.
