Обычно при этом к нам присоединялись то его отец, старый адмирал Семмс, то командир русских инструкторов капитан Рагуленко.
У русских есть поговорка о том, что рыбак рыбака видит издалека. И мне кажется, что капитан Рагуленко — это человек моей закваски. Насколько я понимаю, он профессионал. В пользу этого говорит и то, что он почти никогда ничего не рассказывает о своем боевом пути. При этом он старается по возможности никогда не акцентировать внимания на своей персоне.
Зато за обедом, за ужином и часто после него, за чарочкой, Сергей преображался и был неиссякаемым кладезем анекдотов и смешных историй. Впрочем, он все время просил меня рассказать ему тот или иной эпизод из моей биографии — как оказалось, если я почти ничего не знал о его военном прошлом, то он про мое знал очень много и считал меня чуть ли не одним из лучших полководцев нашего времени.
Зря, конечно. Будь я и впрямь хорошим полководцем, мы бы войну не проиграли. Да и ошибок я наделал множество за те четыре страшных года. Но когда я ему это сказал, он мне ответил, что каждый из нас делает ошибки, но только лучшие в этом признаются. И добавил, что у нас с ним будут все шансы исправить эти ошибки. На что я перекрестился и подумал: дай-то господи!
А в этот вечер, когда мы выпили по стакану ледяного скотча, разговор у нас зашел о послевоенном устройстве Конфедерации. Капитан мне доказывал, что необходимо найти какую-нибудь форму сосуществования с индейскими племенами. Все-таки наш континент был их родиной на протяжении многих веков еще до Колумба. И вообще, краснокожие, на свой первобытный манер, тоже являются джентльменами, и поэтому мы сможем с ними договориться и соблюдать соглашение.
А вот о будущем негров мнение у него оказалось несколько иным. Он считал, что нам нужно продолжить дело президента Монро и переселить всех чернокожих обратно на их родину, в Африку. Всех до единого. Черная община, отделяющая себя от белого населения КША, должна перестать существовать.
Как это ни странно, мое отношение к неграм было совсем другим. Когда-то давно я был работорговцем, но всегда следил за тем, чтобы живой товар был накормлен и содержался в более или менее нормальных условиях. Более того, то, что Харриет Бичер Стоу и ей подобные писали про условия, в которых содержались рабы, не соответствовало действительности, ибо раб стоил таких больших денег, что плохое отношение к нему было по карману лишь очень богатым людям. Да и среди богачей трудно было найти человека, который сознательно пошел бы на порчу собственных капиталовложений.
Впрочем, я довольно быстро отказался от живого товара и перешел на торговлю только хлопком.
Во время войны в моем отряде было немало негров — начиная с сорока четырех рабов, принадлежавших лично мне; я им обещал свободу после войны. За всю войну дезертировал всего лишь один, зато в отряд вступали все новые — как вольные негры, так и рабы хозяев, согласившихся по моей просьбе на такие же условия. В конце войны в моем отряде оставалось шестьдесят пять негров. И как я тогда отметил, они принадлежали к лучшим солдатам Конфедерации.
Да и после войны я поддерживал черных ветеранов и устраивал на работу, как и белых. Три года назад, меня пригласили на собрание International Pole Bearers («Международные носители шестов») — ассоциации черных рабочих, где я держал речь перед ними. И красивая черная девушка подарила мне букет цветов, после чего я поцеловал ее в щеку; об этом «скандале» потом с возмущением писали все местные газеты — как это южный джентльмен может поцеловать негритянку, пусть в щечку!.. Моралисты — они забыли, как президент Джефферсон в свое время сделал своей рабыне восьмерых очаровательных малюток. Или они думают, что мулатов на наш благословенный Юг приносит белый аист в маленьком черном мешочке… Многие джентльмены грешны куда больше, чем я, они лишь не выставляли свои чувства напоказ.
Но когда я начал говорить, что мы вполне способны ужиться с нашими черными соседями, капитан Рагуленко задумался и рассказал мне две истории из своей прошлой жизни до появления в нашем мире.
