А вот и сам цесаревич — тоже ранняя пташка. Ходил в сопровождении двух казаков из лейб-конвоя умываться к колодцу. Мои люди тоже рядом, но их так просто не увидишь. Они контролируют все происходящее, как правило, не показываясь на глаза.
— Доброе утро, ваше императорское высочество, — приветствую я цесаревича.
— И вам доброго утра, господин полковник, — отвечает он. — Не помешаю?
Я киваю, и он, кряхтя, усаживается радом со мной по-татарски. Вздохнув, он вдруг спрашивает:
— Мечтаете?
— Нет, — отвечаю я, — размышляю.
— А в чем разница? — искренне удивляется цесаревич.
— А вот представьте, — говорю я, — полководец перед сражением. Например, Кутузов перед Бородином. Сидит он всю ночь над картой и размышляет о завтрашнем сражении. Все его мысли воплощаются в конкретный план. И назавтра, согласно этому плану, загрохочут пушки, двинется вперед инфантерия и кавалерия, будет победа или смерть. А вот теперь представьте, что полководец просто мечтает о победе над врагом?
Казаки, слушавшие наш разговор чуть поодаль, невольно прыснули в кулаки, не удержался от усмешки и сам цесаревич.
— Уели, — сказал он, отсмеявшись. — Как есть уели. Разъяснили досконально. Теперь я буду видеть разницу между мыслителями и никчемными мечтателями.
— Ну, мечтатели бывают и не совсем никчемны, — возразил я. — Вот, к примеру, писатель-мечтатель Жюль Верн. Он сейчас находится в Константинополе, все бродит, удивляется, наблюдая за нашими чудесами. Ничего он такого не сделал, кроме того, что написал большое количество книг, в которых мечтал: о подводных лодках, летательных аппаратах тяжелее воздуха, полетах к другим планетам и много о чем еще.
А что из этого получилось? Будущие мыслители в юном возрасте прочли эти книжки, потом выросли, выучились и начали искать способ, как бы все это со страниц любимых книг воплотить в жизнь. То же самое можно сказать и о социальных мечтателях. Только вот результаты экспериментов их последователей могут оказаться просто жуткими.
— Вы о социалистах? — посерьезнев, спросил цесаревич.
— И о них, и о анархистах, и о прочих «истах», ибо имя им легион, — ответил я, — и в основе любого из этих учений лежит мечта о справедливости.
— А что такое справедливость? — пожал плечами цесаревич. — Я уже много думал о том моменте, когда приму Россию из рук моего папа. И мне хотелось бы стать справедливым государем. Но как этого добиться?
— Э, нет, ваше императорское высочество! — ответил я. — В основу государственного управления справедливость ставить нельзя. Тут ее роль вспомогательная. Стержневой идеей государственности является Ее Величество Целесообразность, и только она.
Можно долго спорить, справедливо или нет нынешнее нищенское положение российского крестьянства, до нитки обираемого выкупными платежами. Но я точно могу сказать, что это мало того что нецелесообразно, ибо замедляет рост мобилизационного ресурса армии, но еще и прямо опасно, поскольку рано или поздно приведет к одному большому или многим малым крестьянским бунтам. А вольное дворянство, искусственно поддерживаемое за счет мужиков, уже начинает воротить нос от службы в любой ее форме, становясь обычными паразитами.
Я знаю, что выкупные платежи в иные годы составляют почти половину государственного бюджета, но ведь эти деньги, оторванные от нищих мужиков, просто тупо проедаются. — Я махнул рукой. — Можно сколько угодно мечтать о том, что Россия станет самой промышленно и научно развитой страной. Но и профессора, и инженера, и техника, и рабочего, и даже адвоката кормит русский мужик. Если Россия не сможет обеспечивать себя продовольствием, то плохо будет всем. Вы уж поверьте, было у нас такое, пшеничку в Канаде и Австралии покупали.
— Я обдумаю ваши слова, — серьезно сказал цесаревич. — Так вы считаете, что для России главные — это мужики?
— Не главные, а основные, — ответил я. — Дворянство для России тоже необходимо, но именно как служилый класс. Однако довольно быстро из служилого класса оно превратилось в паразитов. Запомните, паразит — это всегда зло. Особенно если это бывшая опора государства.
