Впрочем, царским гостеприимством я особо не злоупотреблял. Я помнил, что Александр Александрович вернулся домой после долгой разлуки с домом и семьей, и ему очень хочется побыть наедине с любящей его супругой и детьми. Семья есть семья, и даже император, чтобы не сгореть на работе, должен хоть немного времени посвящать личным делам.
И вот сегодня, после завтрака, я решил прогуляться по своему родному городу, в котором многое сейчас по-другому. С собой я решил взять одного морпеха — старшего сержанта Михаила Павлова, и ординарца царя — старшего урядника Донского казачьего войска Андрея Кудинова. Они были ровесниками — каждому лет под тридцать, оба крепкие и высокие. Они были даже чем-то похожи друг на друга. Только у Михаила не было такой роскошной бороды, как у казака, зато были не менее роскошные усы.
Втроем мы выглядели как персонажи из журнала, рассказывающего об истории военного мундира. На эту прогулку я надел свой повседневный летний адмиральский китель, а сопровождавший меня старший сержант был в своем обычном камуфляже. Урядник Кудинов же в алом чекмене, в высокой барашковой шапке, с роскошным кавказским кинжалом на поясе и с солдатским Георгиевским крестом на груди — выглядел просто неотразимо. Мы же с сержантом были любопытны только людям военным, которые с удивлением разглядывали нашу необычную для тех времен форму.
Впрочем, как я подозреваю, наше инкогнито было весьма условным, поскольку уже весь мир знал, солдаты какой армии одеваются в пятнисто-зеленый камуфляж.
Мне захотелось немного пройтись по Невскому, дойти до Николаевского вокзала, потом по Суворовскому проспекту — сейчас он именовался Слоновой улицей — до Смольного. А оттуда — по Шпалерной, до того места, где в двадцатом веке находился мой дом. Это было совсем рядом с Главной водопроводной станцией Петербурга. Погода с утра была хорошая, и прогулка должна получиться приятная, с легким оттенком ностальгии.
Мы вышли из ворот Аничкова дворца и, перейдя через мост со знаменитыми бронзовыми клодтовскими конями, неспешно пошли в сторону Знаменской площади. Невский был и похож и не похож на тот проспект, который я исходил в свое время вдоль и поперек. Машин не было и в помине, но зато полно было пролеток, экипажей и карет. Но шуму на Невском от них было не меньше, чем в наше время. Проспект был вымощен булыжником, а потому подкованные копыта коней и колеса тогдашних транспортных средств цокали и лязгали так, что с непривычки звенело в ушах. По ночам Невский в те времена освещался газовыми фонарями, и было любопытно смотреть на скромные столбы с четырехгранными завершениями-домиками, так не похожие на наши роскошные светильники с галогенными лампами. Что поделать, электричество в городе только-только появилось — кстати, рядом со Смольным, на Одесской улице. А на будущий год электричество появится на Литейном мосту. В общем, надо будет поговорить на эту тему с Александром, пусть порадует жителей Питера яркими лампами нашего русского изобретателя Яблочкова.
Лиговский проспект тогда был всего лишь набережной Лиговского канала, грязной и вонючей канавы, в которой плавал разный мусор и воняло гнилью и затхлой водой. Лет через десять-пятнадцать его закопают и появится та самая Лиговка, о которой будут слагать разные были и небылицы. У Знаменской церкви мы перекрестились на купола, а я с горечью подумал, что все-таки зря ее снесли в начале сороковых, а после войны на месте, где она стояла, построили наземный вестибюль станции метро «Площадь Восстания».
На Суворовском — ну привычнее мне было называть его так — я обратил внимание на то, что нам меньше стало попадаться навстречу праздношатающейся публики, а больше стало мастеровых, а также тех, кого в те годы называли разночинцами. Некоторые из встречных с восторгом смотрели на нас, приветствовали, снимали картузы и шляпы. А некоторые, наоборот, мрачно зыркали на нас исподлобья и бормотали что-то меньше всего похожее на комплименты. Похоже, что это были как раз «креаклы» и «болотники» того времени. Ага, вспоминается фраза из школьного учебника, уже не помню — то ли истории, то ли литературы: «Декабристы разбудили Герцена». Вот сволочи, ну кому мешало то, что человек спал! Зато теперь этот лондонский русофоб зовет Русь к топору, человекоубийствам и прочим мерзостям.
