Юля перешел через Потанку и поднялся на берег. В окне елоховского дома горел огонь. Под липами, недалеко от крыльца, темнел силуэт трактора. Юлю словно кто-то подтолкнул, и он подошел к дому, заглянул в щелочку между шторами. Напротив сидел Антон и то ли писал, то ли рисовал.
В избе было шумно. Среди других выделялся Анфискин голос:
— Пиши, Антон, пиши!
Она что-то еще сказала, и в избе раздался дружный, веселый хохот.
Юля отпрянул от окна. В сердцах он хотел швырнуть надоевший кошель с солью, но что-то помешало ему это сделать. Как будто издалека, из пустоты глуховато раздался голос Андрея Балыбина: «…Соль просыпал в керосин. Не горит после этого, хоть убей…»
Юля подержал на вытянутой руке кошель, словно взвешивая, и решительно направился к темневшему трактору. Он точно не знал, где находится горловина топливного бака, да и хмель еще продолжал действовать, поэтому долго возился в темноте. Он не видел, как открылась и закрылась дверь в сенях елоховского дома, и не заметил, как к трактору прошел человек. Звякнув крышкой горловины, Юля начал было высыпать соль в бак, как грозный окрик заставил его до икоты вздрогнуть и выронить из рук кошель с солью.
— Ты, гад, чего делаешь?!
Сильный рывок за руку сбросил Юльку с прицепной серьги. Он увидел перед собой низенькую фигуру Ефима. Понял Юля, что по-доброму ему не уйти отсюда, так хоть… И Юля ударил Ефима в подбородок. Тот полетел на землю, но во время падения успел обеими ногами пнуть по Юлькиным ногам. Юля словно подкошенный брякнулся рядом с Ефимом. Оба они тотчас же вскочили. Ефим крякнул от натуги, снизу вверх ударил Маричева под ложечку. У Юли перехватило дыхание, и он закрутился волчком.
В эту ночь парни почувствовали себя взрослее. Только каждый по-своему.
8
Через три дня в контору зашел дед Перетягин.
— Принимай в колхоз… — сказал он председателю.
Вечером того же дня комсомольцы снова собрались в избе Елохова. Выпускали очередной номер стенгазеты. «Ответственный писарь» Антон Журьин, вооруженный набором «чернил» — свекольным соком и разведенной в воде печной сажей, старательно выводил:
«Всем известный кузнец Перетягин долго сомневался: записываться в колхоз или нет. Но, убедившись в преимуществе коллективного труда перед единоличным, принес заявление. Скоро Перетягин будет ковать каленое железо в новой кузнице, строительство которой намечено завершить нынешней осенью. Товарищи! Следуйте примеру жителя деревни Перетягина, вступайте в колхоз «Новая деревня»!»
Елохов был доволен: уже четыре семьи стащили на конюшню весь свой инвентарь и свели лошадей. Артель насчитывала в своих рядах пятьдесят одного человека. Теперь на пахоту выезжали двенадцать пахарей и трактор. Колхоз вел весенний сев. Женщины затаривали в мешки зерно, старики выходили в поле, повесив на шеи сетива. В пашню ложились первые колхозные зерна. Под руководством троих мужиков подростки работали на строительстве фермы.
Затяжная весна вдруг сменила свою тактику. Установились ведренные дни, теплые южные ветры сушили землю. Потанка обрела свое естественное русло, обнажив размытые, засоренные набереги. Стихло половодье; на смену ему — все громче «зеленый шум». За одну ночь деревья променяли свой скучный наряд на зеленые полушалки, сотканные из мелких, с ноготок, клейких листочков, раскидистые ивняки еще назойливее стали кокетничать желто-зелеными сережками.
В мае дождь без грозы — редкость. А нынче первого грома еще не было. Вот уже несколько дней кряду палит солнце, и земля дышит теплом. В самый раз тронуться в рост травам, но мешают прошлогодние отпады, плесень. Нужна гроза! И еще нужен ливень. Скоротечный, но сильный, как из ведра. Чтобы сбить плесень, унести в овраги пожухлую, вымершую траву, умыть, обновить просыпающуюся землю.
От зари до зари гудит в поле трактор. Кулиги пашут на лошадях, а Выгорожные полосы — на тракторе. «Если бы Ефим сегодня допахал Выгорожные, завтра можно начинать пахоту на Отногах. Севцы-то управятся. Сам пойду, комсомольцев сниму со стройки…» — размышлял председатель. Поле, называемое Отногами, сегодня с утра не выходит у него из головы. «Пока возимся с Выгорожными, пересохнет почва на Отногах. А овес в золу посеешь — доброго урожая не жди…»
