Майкл Раньер надвинул на лоб бобровую шапку, и, слава Богу, она защищала его от сильного снега. Несмотря на обильный снегопад, на землю опустился жуткий холод. Майкл ослабил поводья и дал своей крепкой кобыле возможность самой выбираться на дорогу, чтобы во внезапно налетевшей вьюге она могла найти наилучший путь. Он не стал бы торопиться покидать последнюю деревню, если бы окружающий пейзаж не подтверждал, что скоро он увидит начало своей новой жизни… Бринлоу.
Кроме того, быстро растущие сугробы превосходно скрывали следы его перемещения. Это помогало успокоить волнение, которое терзало его с того самого момента, как меньше недели назад он ступил на грязную английскую пристань.
Теперь всего лишь несколько миль отделяли его от таинственной собственности, которую ему оставил друг детства в своем завещании. Его мысли наполнились трогательными воспоминаниями. Кто бы мог предположить, что в один прекрасный день маленький Сэмюел Брин оторвет Майкла от завоеванной ценой больших усилий плодотворной жизни, которую он создал в колониях за последние пятнадцать или больше лет?
Майкл проехал очередной поворот, благодарный ориентирам в виде живой изгороди, утопающей в снегу, и больше всего надеялся, что Сэм оставил ему огромную поленницу дров, потому что потребуется целый корд[1] сухого красного дуба, чтобы прогреть его мощные кости.
Майкл начал мурлыкать что-то себе под нос, чтобы успокоить и подбодрить свою кобылу. После восьми часов дороги силы ее не иссякли, и дух не сломился, но он знал, что ей нравилось, когда он пел для нее. Она негромко заржала и стряхнула с могучей шеи таявшие хлопья снега.
— Прости, дорогая, чертовски замерзло горло! — фыркнул от смеха Майкл.
Он похлопал лошадь по шее, потом причмокнул, чтобы поторопить ее повернуть на северо-запад, на длинную, прямую и пустынную дорогу.
Вдалеке на дороге что-то промелькнуло. Скорее всего олень. Майкл прищурился, пытаясь рассмотреть получше.
Это ему показалось. Там, вдали, ничего не было. Майкл продолжал продвигаться вперед, сопротивляясь вьюге. Из-за яростных порывов ветра желание приободрить лошадь песней пропало.
Лошадь подняла голову и остановилась, насторожив уши. Она отступила в сторону, повертела шеей и фыркнула.
Маленькая, закрытая капюшоном фигурка прислонилась к стволу высокого зрелого хемлока, его огромные ветки скрывали фигурку.
О Господи!
— Эй, вы… там! — окликнул Майкл.
Капюшон повернулся к нему, но, похоже, это усилие оказалось для человека слишком утомительным. У Майкла заколотилось сердце. Все пронзительно кричало о том, что человек подавлен и сильно нуждается в помощи. Эти две вещи были слишком хорошо знакомы Майклу.
Не раздумывая ни секунды, он перенес вес тела на ногу в левом стремени и спешился с лошади, спрыгнув прямо в снег.
— Эй! С вами все в порядке? Вьюга застала вас врасплох, а?
Он подошел к дереву как раз в тот момент, когда несчастный, завернутый в одеяло, вновь поднял голову.
Ласковые голубые глаза, наполненные житейской мудростью, смотрели прямо в его душу, пронзая своим взглядом его сердце. Майкл отшатнулся назад.
Нет, он случайно наткнулся на что-то небесное. Ни земные глаза, ни живая плоть не обладают такой пронзительностью. Под тусклым, поношенным одеялом, в которое она была завернута, в угасающем свете серебром блестели светлые волосы.
— П-простите мне мою нелепость, — ее взгляд даже не дрогнул, — но вы… Вы — мираж?
— Этот же вопрос я собирался задать вам, мисс, — глухо рассмеялся Майкл.
— Т-такое у меня в-впервые. — У нее безудержно стучали от холода зубы. — Прежде мои молитвы оставались без ответа.
— Я никогда не был ответом на чьи-то молитвы, милая. — Майкл поскреб подбородок и улыбнулся. — Но я из кожи вон вылезу, чтобы оправдать ваши ожидания.
