— А чего ясней? Я ничего не сказывал. А если тебе про Климова, так что ж, он человек пришлый был у нас. Об этом вся деревня знает. Пожил с год и уехал. Это уж потом выяснилось, что он тут с двумя бабами путался, — как-то нехотя ответил Репей и налил еще по стопке. — Тебе-то наливать ли? — спросил он старуху.
— Налей, — разрешила она. — Для соблазну выпью.
Репей налил.
— Да, брат, ну и что же? Где спал-ночевал? — спросил он.
— А что? — уже настораживаясь, сказал Сергей Дмитриевич.
— Где она уложила-то тебя?
— В первой комнате.
— А молодые?
— Во второй.
— А сама?
— Этого я не знаю.
— Да ведь больше спать-то и негде там! — выкрикнул Репей и зашелся в смехе. И старуха закококала так, что даже плечи ходуном заходили.
— Я не совсем понимаю, — в недоумении сказал Сергей Дмитриевич.
— И ладно, что не понимаешь, если правду говоришь. Как ни летала, а перья все целы, — ответил Репей.
— Это к чему вы?
— А так, народная мудрость.
Бутылка подошла к концу. Старуха убрала стопки. Репей сдвинул на угол тарелки с недоеденной закуской, ударил ладонь о ладонь, как бы говоря: «Дело сделано!»
— Сегодня московское «Динамо» с киевским. Ты за кого болеешь? — спросил он.
— Ни за кого.
— А чего такой отсталый?
— Да просто не увлекаюсь.
— Тогда понятно, — засмеялся Репей. — Бывают такие люди. Моя вот тоже не болеет, так зато у нее и зубов нету. А у меня все сохранивши. Во, смотри какие! — Он распахнул рот, полный стершихся, но еще крепких зубов. — Захочу, резину сжую.
— Можно у вас закурить? — спросил Сергей Дмитриевич. Он давно уже томился без курева.
— Э, нет. Потом этот табачище за три дня не выветришь. На улице покуришь. Только не забывай — каждый раз, как будешь затягиваться, так тут же внушай себе: «Я не хочу курить. Мне противно. Тошно!» Вот, пойдем-ка, пойдем на улицу. Я погляжу, как ты будешь теперь курить. Пойдем! — Он шустро вскочил, поманил рукой Сергея Дмитриевича и открыл дверь в сенцы.
— Спасибо, — сказал Сергей Дмитриевич старухе.
— На здоровье, батюшко, на здоровье. Поел, и ладно.
На улице был уже предвечерний час. Шли коровы, медленно, вразвалку, неся тяжелое вымя. Перебегая с края на край дороги, метались овцы. Коровы мычали, овцы орали страшными голосами.
— Личное хозяйство, — пояснил Репей. — Пережитки.
— А у вас нет ни коровы, ни овцы? — спросил нехотя Сергей Дмитриевич, только ради вежливости. Ему почему-то было не по себе, словно он допустил где-то ошибку.
Репей взглянул на него.
— А ты чего ж, затягиваешься, а, похоже, не внушаешь себе, отвлекаешься? О, смотри, твоя новая родня — теща объявилась. За коровой вышла. Яловая у нее корова-то в нонешнем году, яловая. Два раза водила к осеменителю, а ничего не вышло. Зажирела, должно быть. Ну, покедова. Заходи, если что. Путь невелик. Побеседуем. Я тебе еще чего расскажу.
Сергей Дмитриевич поблагодарил его и направился к матери невестки. Авдотья Никитична выжидательно смотрела на него, скармливая корове ломоть хлеба.
— Куда ж это ты запропастился, Сергей Дмитриевич? — сказала она.
— Да вот, познакомился с интересным человеком, — ответил он.
— Это с каким же таким интересным?
— А вот имени-отчества и не спросил... Он стоял сейчас со мной.
— А, Репей-то... Нашел тоже, с кем знакомство заводить.
— А что, или он нехороший человек?
— А за что бы хорошего прозвали Репьем? Чего хоть поговорили-то? — Она уже шла за коровой, погоняя ее ко Двору.
— Да так, собственно, ни о чем.
— Стоило время терять. А мы ждем-пождем. Куда запропал? Обедать надо, а тебя нету. Голодный поди-ка? — Авдотья Никитична разговаривала, и в голосе у нее скользило недовольство поведением дорогого гостя.
— Да нет, выпили немного, закусили.
— Чем же таким там тебя угощали?
— Грибы поставили, картофель.
— Да уж, у них не разбежишься. Не ты ли вино-то купил?
— Я.
— А хоть бы и сказал, что не ты, ни в жизнь бы не поверила. Еще не было такого человека, которого бы Репей угостил, да не ославил. Подожди, еще и о себе услышишь.
Ждать пришлось недолго. Через какой-то час к Авдотье Никитичне прибежала соседка и что-то с жаром стала ей рассказывать вполголоса на кухне.
— Ну вот, с чем и поздравляю тебя, дорогой гостюшко, — дрогнувшим голосом сказала Авдотья Никитична, как только соседка ушла. — Вся уж деревня только и говорит, что тебя морю голодом. Что уж ел ты у них, ел, еле наелся. Что я и куру-то дорогим гостям пожалела. Чего это ты там наговорил-то?
