О литературном даровании Троцкого Алданов отозвался так: Троцкий вдобавок „блестящий писатель" — по твердому убеждению людей, но ничего общего с литературой». Он привел несколько «перлов» этого писателя. После покушения Каплан Троцкий воскликнул: «Мы и прежде знали, что у товарища Ленина в груди металл!» Или такое революционное восклицание, достойное героя Салтыкова-Щедрина: «Если буржуазия хочет взять для себя все место под солнцем, мы потушим солнце!» или образец сарказма: «империалистическое копыто г. Милюкова».
«Клише большевистской типографии, — пишет о Троцком Марк Алданов, — он умеет разнообразить стопудовой иронией: "В тех горних сферах, где ведутся приходно-расходные книги божественного промысла, решено было в известный момент перевести Николая на ответственный пост отставной козы барабанщика, а бразды правления вручить Родзянко, Милюкову и Керенскому"». (С такими ужимками политик описывает весьма непростое и чрезвычайно важное историческое событие — отречение царя и переход власти к Временному правительству!)
Можно добавить несколько из многих возможных подобных примеров. «Ленин безошибочно подслушал нарастающий напор истории на буржуазию», и в результате «ей неизбежно придется „лопаться по всем швам"». «На фронте политические отделы рука об руку с заградительными отрядами и трибуналами вправляли костяк в рыхлое тело молодой армии».
Писатель-эмигрант Марк Алданов презрительно назвал его: «Великий артист — для невзыскательной публики. Иванов-Козельский русской революции».
Безусловно, далеко не всегда Троцкий допускал такие ляпы. Писал он, в общем-то, неплохо. Оценка его литературного таланта зависит от принятого критерия качества. Кому-то могут понравиться и приведенные выше его высказывания.
Дело не в «отдельных недостатках». Сравнение стилей Сталина и Троцкого помогает понять, почему основная масса членов партии, не обладающая массовой психологией толпы, легко поддающейся эмоциям, а склонная к рассудительности и здравому смыслу, предпочитала видеть своим вождем после Ленина не Троцкого, а Сталина.
В конце 1927 года Алданов, ненавидящий большевиков, признался, что ему крайне трудно писать о них объективно; и дальше о Сталине: «Скажу, однако, тут же: это человек выдающийся, бесспорно, самый выдающийся из всей ленинской гвардии».
Правда, эта верная оценка дана уже после того, как Сталин, находясь на высоком посту, доказал на деле свой государственный ум. Но остается вопрос: почему все-таки еще при жизни Ленина и несмотря на его мнение на съездах партии Генеральным секретарем избирали Сталина?
Можно предположить, что это связано главным образом с тем, что основную массу делегатов представляли кадры, за подбор которых отвечал Сталин. Они могли быть ему благодарны или даже преданны. Им, вдобавок, нравился стиль выступлений его, а не Троцкого.
Однако Сталина поддержало в 1922 году большинство членов ЦК партии, Политбюро. Среди них преобладали старые большевики-ленинцы, а вовсе не ставленники Сталина. Чем объяснить их выбор? Ведь они должны были постараться выполнить завет Ленина о замене Генерального секретаря. Как можно было ослушаться прославляемого, хотя и тяжелобольного вождя?!
Лениниана Троцкого
Одна из загадок ленинской личной записки Сталину по поводу ссоры последнего с Крупской и закрытого письма съезду партии (так называемого «завещания Ленина») связана с тем, что эти документы, несмотря на запрет Ильича, сразу же стали известны некоторым членам Политбюро. Напомним, что Ленин из-за тяжелой болезни диктовал записку и письмо.
Мог ли Троцкий использовать упомянутое письмо к съезду и конфликт Крупской со Сталиным в своих интересах? Кому-то может показаться, что вопрос этот звучит кощунственно по отношению к прославленному деятелю Революции и Гражданской войны, павшему жертвой сталинских репрессий. Тем более что Лев Давидович посвятил Ленину немало своих работ, отзываясь о нем в самых возвышенных тонах.
Судя по всему, Троцкий знал о том, что Ленин в своем письме поставил его на второе место после Сталина и указал на его серьезные недостатки как руководителя. Не потому ли он утверждал в 1925 году: «Никакого „завещания" Владимир Ильич не оставлял, и сам характер его отношения к партии, как и характер самой партии, исключает возможность такого „завещания"». По его словам, «под видом „завещания" в эмигрантской и иностранной буржуазной и меньшевистской печати упоминается обычно (в искаженном до неузнаваемости виде) одно из писем Владимира Ильича, заключавшее в себе советы организационного порядка».
