— А знаешь ли ты, что этот храм посвящен жившему в шестом веке ирландскому святому по имени Бриджит? — спросил я.
— Мне наплевать на всю эту твою христианскую чушь! — фыркнула Ванесса.
— Но, — протестовал я, — эта церковь построена на месте древнего и священного Колодца Брайда. В соответствии с кельтской традицией, Бриджит или Брайд — это солнечная богиня, которую почитают во время праздника огня Имболк церемонией, включающей в себя причастие святой водой. Как тебе известно эти ритуалы имеют место в начале февраля, после чего Брайд появляется из-под земли в виде весенних цветов. Колодец Брайда был святыней еще до Рождества Христова, его воды считались самой ценной в магическом отношении жидкостью во всем Лондоне!
— Ни фига себе! — воскликнула Холт. — Это надо так понимать, что мы можем приступить к магической работе прямо здесь и сейчас?
— Ага, — ответил я. — Я спущусь на улицу, а ты оставайся здесь. Когда я подам сигнал, начинай кричать без остановки следующее заклинание "Я горю, я пылаю, я сгораю, я ведьма и бесы вселились в меня".
Я спустился с колокольни, запер за собой входную дверь и вышел на Брайд-Лэйн. Оттуда я крикнул Ванессе, чтобы та приступила к заклинаниям. Я еще долго слышал ее вопли, пока шел по Нью-Бридж-стрит к станции метро «Блэкфрайарз».
Когда я вернулся в Брикстон, я обнаружил в моей постели Лайви, который трахал там Сайиду Нафишах. Это показалось мне дурным предзнаменованием и посему я выдворил Лайви из моего дома. Позднее я выяснил, что именно этот психический вампир и распространял слухи о совершенных мною ужасных убийствах.
Я потребовал, чтобы Сайида отвезла меня в Гринвич. Нашей первой остановкой оказался дом состоятельного оккультиста на Мейз-Хилл. Я быстро убедил сатаниста позволить мне воспользоваться его большим садом, который был скрыт от пытливого взгляда соседей деревьями и высокой зеленой изгородью. Нафишах следовало наказать и поэтому я заставил ее вырыть себе могилу. Я сидел, прихлебывая "Пимм'с", а она принялась за работу. Девица не привыкла к тяжелому физическому труду и вспотела как свинья к тому моменту, когда через несколько часов выполнила первую из порученных ей заданий. Затем я заставил Сайиду принести из сарая гроб и положить его в могилу. Когда моя ученица уселась в могилу, я бросил ей туда томик "Золотого треножника" и заставил прочитать его вслух двадцать четыре раза подряд.
"И да приготовит он серу негорючую в субстанции, в коей оная сера не возгорается — а сие возможно только если солью извлечь душу тела серы, засим же извергнуть из нея обратно. Оная субстанция столь благородна, что сиянием превосходит все звезды небесные, и сущность ее изобилует кровью, подобно Пеликану, иже терзает клювом грудь свою и соком ея, не умаляясь в жизненных силах, вскармливает птенцов. Сия Тинктура, сиречь Роза наших Мастеров, окраса лилового, иными именуемая также Драконовой Кровью, иными же — многоскладчатым лиловым плащом, иже покрывается им Царица Спасения и через посредство его металлам возвращается их природный блеск".
Сайида была хорошей чтицей и я с удовольствием слушал, как она вновь и вновь повторяла три текста, из которых состоит "Золотой треножник". Особенно приятно было созерцать заход солнца, в то время как Нафишах исполняла наложенную на нее эпитимию. Когда стало слишком темно и буквы уже нельзя было разобрать, она просто впала в транс, благодаря чему ей удалось довести до конца начатое. Я был доволен моей ученицей. Нафишах исполнила ритуал добросовестно.
Но еще предстояло проделать немало работы, поэтому мы направились на запад в машине Сайиды, которые мы оставили на стоянке на Дептфорд Грин. Затем мы прошли пешком вдоль Николас-хауза. Кирпичная стена отделяла нас от кладбища. Мы разделись догола перед памятной доской в честь Кристофера Марло. На самом деле доска установлена на месте старой чумной колонны, а вовсе не там, где похоронен драматург. Стоя обнаженным в лунном свете, я разглядывал густую копну волос на лобке Нафишах, а она разглядывала мой член. Эрекция не заставила себя ждать.
— Когда мы одержимы самими собой, — нараспев произнес я, — мы прекрасны. Стоит нам начать подражать природе иной, чем наша собственная, мы становимся уродливы. Познавая себя, мы прекрасны и мы уродливы, когда отвергаем себя.
