Морис рассказал Раковскому о покушении на Томаса возле бензоколонки.
— Вот видите, — сказал болгарин. — Это еще одно подтверждение, что наши догадки правильны. Его старались заставить забыть прошлое, это несомненно!
— Но ведь он послушно воображает себя девятилетним мальчиком по одному слову Мориса, — сказала я. — Он полностью подчиняется ему, когда спит. Мне кажется, он бы ничего скрывать не стал. Нет, Морис, наверное, он в самом деле не помнит ни своей родины, ни родителей.
Морис покачал головой.
— Ты переоцениваешь гипнотическое внушение, а оно не всесильно. Нельзя внушить человеку поступки, противоречащие его моральным убеждениям, — я уже, кажется, тебе объяснял.
— Пытая Эрнеста Тельмана в своих застенках, гестаповцы пробовали его заставить под гипнозом выдать товарищей и назвать их адреса, но у них ничего не вышло, — сказал Раковский.
— Верно, — кивнул Морис. — Отличный пример. Даже под гипнозом человек не станет говорить о том, что хочет скрыть. Поэтому напрасны надежды некоторых полицейских чиновников использовать гипноз при допросах, так же как и всякие «эликсиры правды». Насколько мне известно, ни в одной стране показания, данные под гипнозом, юридической силы не имеют. Ведь я могу внушить Томасу, будто ему не девять лет, а шестьдесят. И он станет вести себя и отвечать на мои вопросы соответственно, хотя стариком еще не был! Но он вообразит себя стариком, и, можете поверить, весьма убедительно. Так что ко всем ответам человека, находящегося в гипнотическом сне, надо подходить строго критически, отделяя вымысел от правды.
— И проверять эти показания другими данными, — вставил Раковский.
— Совершенно верно, — согласился Морис. — Только тогда мы будем застрахованы от возможных ошибок.
— В таком случае, может, Томас-Павел и свои детские воспоминания сочиняет? Притворяется, играет перед нами, как хороший актер? — сказала я. — Разве этого не может быть?
— Нет! — решительно ответил муж. — То, что человек испытал, пережил, он вспоминает под гипнозом вполне искренне и правдиво. Могу привести вам такой пример: у новорожденных каждый глаз еще движется независимо от другого — они «плавают», как говорят медики. И вот один исследователь — кстати, ваш земляк, профессор Лозанов, — повернулся Морис к Раковскому, — попробовал некоторым людям внушать под гипнозом, будто им всего два дня от роду. Невероятно, но глазные щели суживались, взрослые люди начинали косить, как младенцы, и глаза у них «плавали»! Такого не сыграет самый гениальный актер…
Морис закурил, несколько раз жадно затянулся и добавил:
— Муштровка в этой школе создала у Павла в памяти, видимо, второй психологический барьер. Первый, связанный с его семейными переживаниями, мы благополучно преодолели. Перескочим и через второй барьер!
Попробую перенести его внушением еще в более раннее детство, хотя бы на год.
— В сорок третьем ему было восемь лет — уж больно ранний возраст, вспомнит ли он что-нибудь? — засомневался Раковский.
Томас вспомнил!
На следующем сеансе Морис внушил Томасу, будто ему только восемь лет, и начал задавать вопросы по-русски. И Томас отвечал без запинки, хотя в нормальном состоянии, не в гипнотическом сне, мог бы поклясться, что не знает ни слова по-русски! Это было поразительно.
Раковский знал русский язык, а мне муж переводил вопросы и ответы:
— Как тебя зовут?
— Павел… Павлик.
— А как твоя фамилия?
— Петров.
— Сколько тебе лет?
— Восемь.
— Ты уже ходишь в школу?
— Нет, — ответил он с явным сожалением.
— Почему же ты не ходишь в школу?
— Немцы ее закрыли.
— Где ты живешь?
— Здесь.
— Где — здесь? Ты живешь в городе или в деревне?
— В деревне.
— А как называется ваша деревня?
— Вазово… Нет, Васино.
— От вашей деревни далеко до города?
— Далеко.
— Ты был когда-нибудь в городе?
— Нет, ни разу.
— Как он называется?
— Название не помню.
— Когда ты родился?
— Не знаю.
— А когда празднуют твой день рождения?
— В мае. Пятнадцатого мая.
— А где же находится ваша деревня?
Молчание.
— Ваша деревня в Белоруссии? Или на Украине?
— Я не знаю.
— Ваша деревня в лесу или в степи?
— В лесу. Большой лес, хороший.
— А речка у вас есть?
