— Эй ты, в рот тебе чесотка, чего стал?
— Начальство дорожку выравнивает...
— А!.. Жрёт-жрёт, а везти не везёт...
— У-у! Задави тебя смерть! Ползёшь, как мокрая вошь... Свистят кнуты и нагайки, слышно, как тяжёлые кнутовища лупят обессилевших лошадей. Часа два длится истязание, а мы все как будто на том же месте.
— Стой! Стой! — доносится из передних рядов. — Канава! Отряжают две сотни артиллеристов с топорами и пилами, и те начинают прокладывать новую дорогу в лесу. Передние повозки продвигаются на несколько шагов и застревают между деревьев.
— Это они нарочно, прохвосты! — кричит Кузнецов.
— Ничаго, и тут не подохнете, жирнотелы поганые, — раздаётся близко возле меня.
И, уже никого не слушая, солдаты сурово и твёрдо вдруг решают:
— Ребята, выпрягай!..
— Выпрягай! Здеся и заночуем! — начальственным окриком несётся голос фельдфебеля, и в пять минут разамуничены лошади, и мы, оставив у парка караульных, забираемся в лес поглубже, чтобы укрыться от дождя. Но и тут мокро и холодно. Лошади сбились в кучу. Солдаты дремлют, прижавшись спиной друг к другу. Иные, наломав еловых ветвей, храпят на колючих иглах, как на перинах. Из кучек, где солдатам не спится, несутся недовольные вздохи:
— И для ча только по болоту ныряем?
— По безрассудству! — слышится сумрачная реплика.
И только неугомонный Шкира преувеличенно громким голосом, явно рассчитанным на внимание начальства, рассказывает свои бесконечные сказки:
— ...Подошёл этга парень к дуплу и спрашивает, каккая меня судьба ждёт-стережёт? А внутри ти-ихо, никто голоса не подаёт...
К рассвету все на ногах. Дождить перестало. В тишине и спокойствии седого утра зыбко сереют из тумана солдатские фигуры; подрагивают бокастые лошади; тарахтят, гремя цепями, зарядные ящики, с напряжением вытаскиваемые обессилевшими лошадьми, по брюхо загрузшими в болоте. Свирепо работают кнуты; звенит солдатская ругань. Но часто, спрыгивая с передков, солдаты впрягаются заодно с лошадьми и, налегая на грязные колеса, сочувственно кряхтят:
— Замучилась скотина, до самого краю подошло, один зол-ко-нец всем будет...
— Треплется, бедная, как рыбка на крючке...
И вдруг, как по волшебству, исчезли печальные, бурые цвета, расплылся водяночный туман, и далеко кругом стало видно и ясно.
— Глогов! — крикнули ездовые, указывая кнутами куда-то вдаль.
— «Мой друг, мой нежный друг...», — запел Кузнецов и пустил свою лошадь вскачь.
Вся колонна как-то разом вытянулась, приободрилась, и спустя двадцать минут мы въезжали в чистенький европейский городок, с каменными особнячками, палисадничками и торцовой мостовой. После ночёвки в лесу, после нищенских, грязных Вулек, после тараканов и блох странным и сказочным казалось это волшебное превращение, эта великолепная мощёная улица, уютные домики, как на курорте, в которых, чувствовалось, должны быть весёлые дети, красивые девушки, добродушные люди, и всем, казалось, живётся покойно, тепло, удобно...
Но в городе было пусто. Не видно было кудрявых детей, не слышно было смеха, зияли пустые рамы без стёкол. На все обращения и расспросы немногие жители-поляки сумрачно и нехотя отвечали:
— Жиды в синагоге — ничего нет...
— Черт их бери, тащи их из синагоги, — сердились офицеры. И кто-то из солдат, злобно блестя глазами, охотно отозвался:
— Со всей удовольствией.
Вскоре появился растерянный еврей и, испуганно низко кланяясь, поднёс нам в корзине яблок. Я пошёл бродить по квартирам, и везде, оказалось, хозяев нет, и остались только следы чужого хозяйничанья: разбитые вдребезги рояли, разграбленные шкафы, обломки дорогой обстановки, обрывки ковров, портьер, одеял, черепки посуды... Кое-где виднелось и забытое орудие этой дикой расправы — казачья пика, красноречиво торчавшая в углу.
Штаб наш остановился в доме, на дверях которого блестела никелевая дощечка с красивой надписью: «Chiel Goldman». Почему-то в этой квартире уцелели все зеркала, умывальники, посуда, столы и стулья. На чердаках висели нетронутые замки. Но не успели мы расставить наши койки, как узнали от денщиков, что повар наш, вертлявый и плутоватый Юрецкий, уже обшарил все чердаки, разыскал там шубу, два костюма, английское седло и даже сбыл все это кому-то по сходной цене. Я попробовал было обратиться к Юрецкому с увещеваниями.
