— Не верь коню сзади, а бабе спереди, — гудит бас.
— Баба не конь, — спокойно возражает обладатель «спасающейся» жены, — путы на ноги не накинешь.
— Ну, — скрипит сухой тенорок, — у меня за такое дело не отластится. Узнаю — не пожалею!..
— Узнаешь! — задорно смеётся кто-то. И разражается оглушительным, неудобосказуемым афоризмом в пользу бабьей неуловимости.
В ответ раздаются такие же хлёсткие, нецензурные поговорки. Но вскоре разговор опять получает грустно-задумчивую окраску.
— Не пойму я, — тянет чей-то меланхолический голос, — как это Бог войну допускает?
— Какие-то бывают периоды, — философствует бас, — среди народов образуются такие наросты гнойные... Люди должны их вскрыть. А потом начинается мирная жизнь.
— Это правильно, — соглашается меланхолик, только что усомнившийся в божественной справедливости. — После войны опять дружелюбие настанет... если дождёшься. Это как поссорился с отцом. Ссоришься — сладко. А потом сдавит сердце: хочется вину перед ним загладить.
— Какое тебе дружелюбие к немцу, — отзывается какой-то скептик, — ежели он пол-России забрал?
— Забрал — и отдаст, — горячо возражает меланхолик. — Бог может все сделать... Утомится немец.
— Его дело не выгорит! — убеждённо поддерживает бас. — Без крова находиться в опустошённой местности тоже не очень-то сладко. Опять же доставка фуража и всякого провианту. Капитал его должен истощиться. Вероятно, последнее доедает.
— Последнее? — насмешливо вставляет парень, задорно отстаивавший неуловимость бабьей измены. — Последнее, а бросать нам приходится.
— Значит, по-твоему, и англичан, и французов, и итальянцев — все народы немец один одолеет? — раздражённо парирует басистый резонёр. — И будем мы драться двадцать лет?
— А по мне... — беспечно хохочет парень. — Мне война по нутру!
— Дураку все по нутру, — сердито огрызается бас. — А что проку в войне? Разор да погибель.
— Дома-то всех больше один мужик мучается, — дерзко бросает парень, — а на войне всем страх смертный. Всех одним дубьём лупят, а податься некуда.
— Это он правильно, — несётся с разных концов.
— Эх! — вскрикнул парень с какой-то дикой удалью и, ударив по балалайке, запел вызывающе и смело буйную, разгульную песню:
Уж как я ль, молодец,
Не в красе живу:
Красны девушки —
Пули резвые,
Молодые молодушки —
Ядра медные.
Хорошо мне песни петь —
Сыт по горло я.
Я и я ль, сиротец,
Лёг — не ужинал,
Поутру рано встал —
Да не завтракал.
Я без хлеба сыт,
Сыт без соли я.
Не дождаться мне
Вольной волюшки.
Эх, пойду ли я, сиротинушка,
С горя в тёмный лес.
В тёмный лес пойду
Я с винтовочкой.
Сам охотою пойду,
Три беды я сделаю:
Уж как первую беду —
Командира уведу,
А вторую ли беду -
Я винтовку наведу,
Уж я третию беду -
Прямо в сердце попаду,
Ты, рассукин сын, начальник,
Будь ты проклят!..
Ночевали мы не в Ворске, а на соседнем фольварке, в двух верстах от деревни.
В низенькой покосившейся усадьбе с изъеденными колоннами на крылечке и трясущимися половицами пахнет далёкой-далёкой стариной. Обоим хозяевам усадьбы лет полтораста. Все здесь кажется навеки прилипшим к своему месту. И колонны, и ветхие портреты, и фруктовые деревья в саду, и старенькие слуги. Грохот проходящего войска навёл смертельную панику на наших хозяев, и они не показывались до самого нашего отъезда. Странно думать, что этих двух испуганных старичков уже подстерегает судьба в лице ретивых казаков, и, если не сегодня, то завтра, их заставят покинуть насиженные места и бросят, неведомо для чего, в грохочущую пучину «погоньцев».
А на деревне уже бьются в истерических воплях испуганные бабы, которым староста объявил приказ: «Собираться!» Причитания и крикливые жалобы идут вперемежку с хозяйственными распоряжениями баб.
— Парашка! Рогача не забудь. Курку пид сито посади.
И, отдав деловито приказание, баба вновь принимается голосить:
— Ой, лишенько-лишенько! На що ж було сияти-молотити?.. Но ухо давно привыкло, как к грохоту колёс, к унылым жалобам беженцев, которые тут же выпрашивают то кружку воды, то охапку у них же ограбленного сена.
У колодцев толпы солдат переругиваются с нашими часовыми. Поминутно подходят новые части. Деревенские улочки запружены войсками.
