– У нас не было машины.
– А внедорожник?
– Им постоянно пользовался Дэвид.
– А когда не пользовался?
– Он проверял счетчик, когда уходил из дома, – покраснела Мариса, – и потом, когда возвращался обратно. – Однажды, поддавшись порыву, она отправилась в ближайший городок, больше похожий на деревню, но последовавший за этим допрос навсегда отбил у нее охоту к подобным приключениям.
– Такое случалось, – прямо заявила она, глядя на помрачневшего Рэйфа. – Но больше никогда не повторится.
– Вы хотите сказать, что он держал вас на той ферме словно пленницу?
– Да.
– Между вами и той женщиной, которую я встретил в Марипосе, просто колоссальная разница. Я пытаюсь понять, как такое могло произойти.
– Когда я вышла замуж, мне едва исполнилось девятнадцать лет. И после свадьбы мы сразу же отправились в Марипосу. Дэвид был единственным, кого я знала в радиусе тысяч километров. И я не говорила по-испански.
Дэвид немного знал язык, достаточно для того, как потом узнала Мариса, чтобы отклонять приглашения гостеприимных жителей их округа.
– Расстояния были слишком огромными, чтобы я могла пойти куда-нибудь пешком.
– А ваши родители? На ферме есть компьютер. Вы поддерживали с ними связь?
– У них не было компьютера, а я не могла позвонить им из-за плохой связи.
Да и что бы они сделали? Даже если бы она обратилась к ним, у них не было денег, чтобы оплатить ей дорогу домой.
– Не ошибусь, если скажу, что у вас не было денег, – ледяным тоном заметил Рэйф.
– Не было, – поникла Мариса. – Из-за своей молодости и неопытности я не знала, как справляться с возникшей ситуацией. Мои родители обожали друг друга. А Дэвид уверял меня, что любит и хочет, чтобы я была в безопасности. Я понимала, что что-то идет не так, но не знала, как противостоять ему.
– О чем думали ваши родители, когда позволили вам выйти замуж в столь раннем возрасте?
– Они поженились молодыми, – пожала плечами Мариса, – и у них все получилось. На браке настаивала я. Мне хотелось, чтобы у меня был дом, который я могу назвать своим. Каждый год мои родители выбирали место, чтобы перезимовать, поэтому у меня было время завести друзей и порадоваться урокам в настоящей школе, вместо заочного обучения. Потом весной мы снова переезжали. Мы с друзьями обещали писать друг другу, но в конце концов переписка сходила на нет, и мне приходилось начинать все заново. Поэтому я вышла за первого мужчину, который предложил мне оседлую жизнь.
– Вы любили его?
– Я была уверена, что люблю. Дэвид очень понравился моим родителям, и они считали Марипосу чудесной идеей, и что у меня наконец появилась какая-то тяга к приключениям. Все казалось таким романтичным. – На ее губах заиграла едва заметная циничная улыбка. – Так и было бы, если бы мы подходили друг другу. Для меня та ферма стала настоящей тюрьмой. Я чувствовала себя такой одинокой. Когда Дэвид сердился на меня, он мог исчезнуть на пару дней, а я оставалась в полной изоляции. И я не знала, что мне делать.
Холодный ветер с моря заставил ее поежиться.
– Пойдемте в дом, – резко предложил Рэйф.
– Нет, я лучше останусь здесь. – На террасе она могла дышать. – Потом я забеременела. Дэвид не хотел этого ребенка. Я потеряла его на раннем сроке, и муж сказал, что испытал огромное облегчение. Его и так все устраивало. Он никогда не хотел иметь детей.
Лицо Рэйфа превратилось в камень.
– Тогда я поняла, что мне некого будет любить и у меня не будет ребенка, который полюбит меня. Чаша терпения переполнилась. Я впала в депрессию, и когда Дэвид сделал все для того, чтобы я не смогла поехать к больной матери, я была слишком бессильна, чтобы воевать. Мне хотелось только одного – умереть.
Повисла тягостная пауза. Мариса опустила глаза и принялась рассматривать свои руки, которые она сжала так сильно, что у нее побелели пальцы.
– Но потом приехали вы, и я увидела возможность вырваться. – Появление Рэйфа пробудило ее от летаргического сна, в котором она пребывала на протяжении многих дней. – К тому же мне показалось, что я опять беременна, поэтому я решила воспользоваться любым шансом уехать из Марипосы.
– Вы говорите, что Дэвид не проявлял насилия, почему же вы думаете, что он причинил бы вред собственному ребенку?
