Всемирный следопыт, 1930 № 04 - страница 52
Но это только кажется. Под снежной корой тлеет невидимая глазу жизнь. Она ждет весны. И весна приходит — буйная, неуемная северная весна!
День ото дня горячей становится солнце, объявляя беспощадную войну снегам. Бурлит снеговая вода — с гудом, с гулом, с победными песнями на стихийном водном наречии. Горько пахнет сланник. Корявая карликовая березка прихорашивается, тугими весенними соками набухают ее почки. На взгорьях в жадном нетерпении распускаются изумрудные листья полярных цветов.
У олених появляются оленята. Кочевники-тунгусы, перевалив через Джуг-Джур, тянут к взморью. Бродит по сопкам медведь — исхудавший за зиму, сухоребрый, с клочьями рваной шерсти. Жизнерадостная белка скачет по кедрам и лиственницам. Греется на солнышке проснувшийся бурундук.
Солнце идет войной на лед Охотского моря. Море оттаивает у берегов. Скоро сбросит оно ледяной панцырь, очистится от грязнозеленого льда — и пойдут косяки серебряных и бронзовых рыб в пресные речушки, встревоженные властным порывом великого икромета. За рыбными стадами и табунами ринется морской зверь — маленькие проворные тюленьки, крутомордая пятнистая нерпа, лакомая до рыб жирная белуха.
По-над морем на дальний север, на родные гнездовища полетят неисчислимые полчища птиц. Над бухтой, над падями, над сопками, в дебри неисхоженной тундры потянут кургузые утки, украшенные великолепным оперением казарки, черные турпаны, гогочущие гуси и белопенные, словно выточенные из мрамора, лебеди.
Чем-то величавым, эпическим, древним веет от весеннего перелета птиц! Тишина ломается, покой отлетает. В воздухе— свист крыльев, шум воздушных караванов, гортанные, взволнованные весной птичьи голоса.
Там, где бушует река Алдома, в диких заповедных местах садятся тысячи уток. Сереют ложбины от гусиных табунов. Многокилометровые площади выедаются ядовитым гусиным зеленым пометом. Сторожкие лебеди выбирают для отдыха глухие лиманы.
Весной, в голодное время, лопаются на взморье выстрелы: питается край птицей.
Адам Иванович до весны жил спокойно. Лечил. Делал доклады. Читал лекции. Привел в порядок аянскую библиотеку. Составил подробнейший проект организации походной больницы для обслуживания тунгусов-оленеводов.
С первыми днями весны доктора словно подменили. Он потерял покой. Ему словно передалась весенняя тревога рыб, птиц и зверей. Целыми днями простаивал он на сопках с биноклем в руках, наблюдая великий перелет птиц. Приходя с сопок, говорил:
— На Колыму мне надо, на Колыму!
На берегах реки Колымы, на севере, ежегодно бывают большие промысловые охоты на гусей и лебедей.
В конце апреля идет горячая подготовка к охоте. Охотники примечают места гусиных и лебединых садбищ с осени. Приметив осенью излюбленные птицей сырые котловины, поросшие хвощом и гусятником, охотники помогают солнцу. Они расчищают на садбище снег, вывозят мусор и навоз, чтобы скорее образовалась проталина.
Идет май — месяц перелета. Миллионные армии гусей и лебедей летят на дальний север, высматривая проталины для подкорма и отдыха. Наступает страдная пора для колымских добычников дикой птицы.
Увидя сверху проталину, птичьи стай снижаются, кружат низко-низко над оттаявшим местом. Грохают выстрелы. Подбитые птицы грузно падают. Сотню гусей и пару десятков лебедей убивает хороший стрелок в эту пору. Туда, на берега Колымы рвался Адам Иванович. Перед гусиными и лебяжьими днями он, не осилив беспокойства, собрался и ушел, присоединившись к бродячему тунгусу.
Месяц об Адаме Ивановиче не было ни слуху ни духу. Изумрудными коврами трав зазеленели окрестности Аянки. Южные склоны сопок запестрели цветами. Дул теплый ветер; он приносил запахи противоцынготного чеснока, душистой черемши и еще какие-то неизвестные волнующие запахи северного лета. Буйно вырос дикий лук.
С низовьев Колымы приехал сотрудник Госторга, кооператор-следопыт, человек, которых выковывает только суровая природа севера. Он рассказал несколько историй о весенней охоте на Колыме. Я слушал с равнодушием человека, привыкшего к быту этого края. И вдруг приезжий заговорил об Адаме Ивановиче. Он не называл его по имени, но я сразу безошибочно узнал, что речь идет о чудаке-докторе Степанчикове. Разве сыщется на свете еще другой такой Адам Иванович?
